Фашист пролетел

- В литературном смысле...

- На изящную словесность претензий не имею.

- Тогда зачем? Зачем все это доверять бумаге? Попади это в руки вашей лекторше... Представляешь? Еще и в портфеле носишь.

- Не оставлять же дома.

- А если в аудитории забудешь? Под самосвал вдруг попадешь?

- Ты прав, конечно.

- Конкретных людей к тому же называешь. Бабушка, она что, действительно?

- В страшных муках. Выпила бутылку уксусной эссенции. Они в форме треугольной призмы...

- Сожги.

- Ладно. Уговорил. Сам не знаю, зачем я все это пишу. Зачем Ставрогин вдруг предал себя огласке? Возможно, захотелось взглянуть в такое зеркало, где отразились бы рога.

- Только я не Тихон.

- Но на той же стороне.

- На какой же?

Адам произносит с ноткой гордости:

- Не на той, что я.

- Ошибаешься, - говорит Александр без особой уверенности, хотя приводит и расхожую цитату. - Пока не требует поэта к священней жертве Апполон, среди детей ничтожных света быть может всех ничтожней он... А может быть, для удовольствия?

- Что?

- Ты все это написал.

Адам усмехается:

- Проклятый психолог!

Замкнув петлю, "Победа" возвращается в город, где каждый определяется дальше по месту прописки.

12

Дождавшись открытия, он до закрытия просиживает в Центральной библиотеке. Потом возвращается домой.

На скамейке у подъезда Мессер.

Джинсы, отданные сдуру, ветровка с мокрым капюшоном. Запах перегара. Рука, как плоскогубцы.

- Чего такой грустный?

- Не грустный. Озабоченный.

- Скучаешь по Аленке? - Приоткрывает горлышко с золоченым станиолем. - Как насчет? Эй? Коньяк?

- Нет настроения.

- Скучный ты какой-то. Зайти-то можно? Культурно приму и ходу.

При виде Мессера, который примелькался в доме, отчим начинает растирать ладони:

- О! Человек труда явился! А я как раз картошечку в мундире отварил... Ну, как там, на заводе?

- Аванс сегодня выписали. По этому поводу... - С рабочей гордостью Мессер выставляет на стол дорогую бутылку. - Не возражаете?

- Ты как, сынок? Для профилактики простудных? Ну, а я, пожалуй, пропущу...

Они усаживают пол-бутылки к приходу матери:

- Вот, кто мне одолжит!

- Вам? Всегда! - С комком бумажек Мессер выворачивает карман "левисов". - Сколько надо?

- Десяточку?

- Берите пятьдесят!

- Весь район обегала, ни у кого перед зарплатой... Если можно, тогда двадцаточку? Но отдадим только шестнадцатого? Ничего? Спасибо тебе огромное. Что значит - рабочий человек!

Александр, расставив руки, сомкнутые за головой, наблюдает с табурета, слегка качаясь. Это очень прочный табурет. Дубовый. Солдаты, сбивавшие эти табуреты в Пяскуве, в виде проверки бросали их с четвертого этажа на асфальт.

- Трудоустроился?

- В процессе.

- Завтра снова подниму с утра. Представляешь? Вторую неделю ищет, ничего найти не может. Взял бы ты его, Мессер, в подмастерья...

- Что вы все "Мессер, Мессер". У меня ведь имя есть, - куражится кредитор, хотя даже в школе по имени его не звали. - Да! Юлиан Вениаминович... И не "Мессер" моя фамилия, а Мессор!

- Звучит по-венгерски, - оживляется отчим, вернувшийся живым и гвардии майором и, надо думать, не без опыта, из тех самых пяти соседних стран, в которых

зарыты наши трупы.

Удалившись, Александр от нечего делать в старой "Иностранке" перечитывает "Превращение", когда вваливается Мессер, совсем уже бухой, и выворачивает ему на ключицах фланелевую рубашку в клетку, производство ПНР:

- Прости, друг, батю помянул с маманей, ну, и немного... Ты, конечно, друг, но за Аленку... понял? Если что, я пасть порву! Ты меня понял? Все! Продолжай образование.

В окно он видит, как Мессер переходит трамвайные пути, поднимается на тротуар и пропадает в проезде между домами - чтобы минут через сорок возникнуть на пороге снова - без сознания и "левисов". Накрылись!

Мессер в рваных и мокрых носках и ветровке, а также в красных плавках, на удивление наполненных. Волосы на поникшей голове разбухли от крови. Два доброхота держат его под руки. "Ваш?" Укладывают на линолеум в прихожей, ставят рядом ботинки. "Кого там еще нелегкая?" - в глубине квартиры проявляет недовольство отчим. Выскакивает мама:

- Господи! Живой хоть?

- Гы-вы, - подтверждает с пола Мессер.

- Мы, значит, идем, а товарищ раком, - сообщают доброхоты, извиняемся, стоит. У старого продуктового.

- А штаны?

- Cняли, наверно.

- Ага! - кивает другой. - Доставьте, говорит, по адресу. А штаны, их не было. Извините, если что не так.

Александр отжимает кровь из губки в тазик, когда Мессер хватает его за ворот:

- Женись!

- Ты тихо, тихо... Юлиан Вениаминыч.

- Падла, женись! Не то убью!

Губка затыкает рот, но поздно. Схватившись за сердце, мама сползает по входной двери:

- Леонид! Он женится!..

Усатым тигром отчим пробивает занавеску, но, видя поверженного собутыльника, успокаивается:

- Который, этот?

- Да не этот! Наш!

- Наш? - свирепеет отчим. - Через мой труп! Ты слышал?

- Обязан! - из-под ног выкрикивает Мессер. - Если рыцарь!..

Конечно, лежачего не бьют. Но очень хочется. Александр швыряет губку в воду.

Мама начинает биться об дверь, обитую, впрочем, ватином-дерматином:

- Обязан! Ты слышал? Он обязан...

- Как это?