Фашизм: идеология, политика

Необходимо также указать на то, что сам Мосли принадлежал к верхам английской аристократии. Он был владельцем богатейших поместий, миллионером. По жене он был родня лорду Керзону. Вместе с наследственными поместьями Мосли получил как бы по наследству и место в парламенте, в рядах консервативной партии. Все это вместе и обусловило поддержку Мосли со стороны верхов английского буржуазного общества. Как пишет Мэллали, когда перед самой войной ближайшего сподвижника Мосли Уильяма Джойса спросили, «правильно ли будет сказать, что крупный капитал оказывает фашистам финансовую поддержку, последний ответил одним словом: «Да» Ч Какие же мотивы побуждали магнатов английского монополистического капитала оказывать поддержку бандитам Мосли? Это, во-первых, борьба Мосли против коммунизма. Это, во-вторых, борьба Мосли против профсоюзов, его план подчинения всего рабочего класса диктатуре «корпоративного государства». Это, в-третьих, его планы захвата чужих рынков. Все это хорошо поняли британские империалисты.

Именно антидемократизм, антикоммунизм, антисоветизм Мосли (который считал, что «любой ценой следует уберечь Англию от такого безумия, как война с нацистской Германией», что «главный враг — Россия…»²) обусловили его столь значительное влияние в Англии. Все это объясняет вместе с тем, почему в Англии, кичащейся своими «демократическими свободами», английские фашисты, по сути, в точности следовали немецким образцам. Они устраивали массовые избиения граждан, осмеливавшихся возражать их ораторам, терроризировали население рабочих кварталов Лондона и вели разнузданную антисемистскую пропаганду, сопровождавшуюся погромами. Ничем не препятствуя бандитским действиям фашистских молодчиков, полиция считала своей обязанностью охранять их от справедливого негодования антифашистов. Если она и вмешивалась в фашистские демонстрации, то выражалось это вмешательство, как пишет Мэллали, либо в защите фашистов от разъяренной толпы (доведенной до бешенства эксцессами самих чернорубашечников), либо в аресте контрдемонстрантов, антифашистов. В тех случаях, когда фашистский отряд «самообороны» мог справиться с «нарушителями» своими силами и с присущей ему жестокостью, полиция обычно сохраняла нейтралитет³. Не случайно поэтому, что влияние фашистов в Англии было весьма значительным.

К сожалению, многие британские демократические деятели не сразу поняли опасность фашизма. Лишь приход к власти Гитлера, его жестокие методы подавления оппозиции, его яростный антисемитизм и особенно гражданская война в Испании, роль в этой войне Германии и Италии, оказавших прямую помощь фашистским мятежникам[6], открыли глаза общественности западных стран на то, что такое фашизм, чему он угрожает. Реальность третьего рейха и фашистский путч в Испании вызвали радикализацию интеллигенции, которая все более убеждалась, что замыкание в «башню из слоновой кости» невозможно. Десятки, сотни прогрессивных писателей, артистов, поэтов публиковали заявления, в которых осуждали фашистский режим в Германии и Италии, оценивали «политику невмешательства» как политику поддержки Франко, как политику поощрения фашистских агрессоров.

Особенно большую тревогу среди различных кругов западной общественности вызвало мюнхенское соглашение. События стали складываться не так, как предполагали близорукие французские и английские политики, рассчитывавшие использовать гитлеровскую Германию против СССР. Напротив, оказывалось, что именно Гитлеру удастся использовать французскую и английскую реакцию для войны против Англии и Франции, против СССР с целью установления господства германского империализма над всем миром. Многим, в том числе буржуазным политическим деятелям, стало ясно: идти последовательно по мюнхенскому пути — значит идти прямо в вассалы германского империализма. Не случайно Черчилль по поводу Мюнхена со всей определенностью заявил: «Правительства Англии и Франции имели выбор между бесчестьем и войной. Они избрали бесчестье и получат войну»².

Даже когда после нападения фашистской Германии на Польшу правительства Англии и Франции вынуждены были объявить войну Германии, эта война имела крайне пассивный характер. Г. К. Жуков писал в своих мемуарах, что в мае 1940 г. он спросил Сталина о том, как понимать эту столь «странную войну». И получил следующий ответ: «Французское правительство во главе с Даладье и английское во главе с Чемберленом не хотят серьезно влезать в войну с Гитлером. Они еще надеются подбить Гитлера на войну с Советским Союзом. Отказавшись в 1939 г. от создания с нами антигитлеровского блока, они тем самым не захотели связывать руки Гитлеру в его агрессии против Советского Союза. Но из этого ничего не выйдет. Им придется самим расплачиваться за свою недальновидную политику»[7].