Фашизм: критика справа

В заключение приведём несколько соображений относительно того, как проявил себя фашизм на международном уровне — в плане заключения политических союзов. Прежде всего, укажем на возможные альтернативы развития внешней итальянской политики, приведшей к сближению Италии с Германией, возникновению Оси Рим-Берлин и, наконец, к заключению «Трёхстороннего Пакта» в начале мировой войны.

Даже у тех, кто в принципе не разделяет антифашистских воззрений, в этом отношении чувствуется некий комплекс. Нет смысла скрывать, что в Италии — за исключением высших дипломатических кругов — идея сближения с Германией не пользовалась популярностью. Отчасти это было вызвано влиянием прежней идеологии, до той или иной степени охватившей все слои населения. Согласно особой «отечественной истории» либерально-масонского приготовления, проникнутой идеями эпохи освободительного движения, немец (помимо прочего, отождествляемый с австрийцем) считался извечным врагом итальянского народа (эта история в своих мистификациях умудрилась приписать «национальное значение» даже восстанию коммун против Священной Римской Империи и ее представителя Фридриха I). Однако, второй и более существенной причиной стала нетерпимость итальянской «материи» к «форме», которую пытался придать ей фашизм.

Мы уже говорили о фактическом родстве Спарты, древнего Рима и германских племен с точки зрения мировосприятия и типичных добродетелей. С другой стороны, нельзя отрицать очевидного различия между романским и «латинским» — в частности «итальянским» — темпераментом, образом жизни и мировоззрением. Поэтому, обращение фашизма к римскому символу, желание сделать его орудием политического и этического воспитания, естественно привело к пересмотру как «латинского», так и антинемецкого мифа. Говоря о первом, Муссолини позволил себе использовать такое выражение как «братства ублюдков», что до второго, то он не мог не видеть, что такие черты как дисциплина, порядок, военная выправка, любовь к авторитету и суровость, свойственные центрально-европейским народам и особенно пруссачеству, роднили их с древними римлянами в изначальный и лучший период их существования и, одновременно, существенно отличались от тех, которые возобладали в латинских народах, а следовательно, и в итальянцах. Типичными для последних были скорее индивидуализм, недисциплинированность, поверхностность, мелкобуржуазная мораль. Именно эти черты считались характерными для лубочной Италии для туристов, с её мандолинами, гондолами, музеями, руинами, «Sole mio» и прочими атрибутами, хотя наряду с ней существовала другая Италия, где вдали от праздного взгляда продолжали жить трудолюбивые, верные древним обычаям люди[34].

Итак, с точки зрения идеалов наличие внутреннего сродства было неоспоримо. Поэтому призыв к «романизации» и фашизации нации (последняя в данном случае обретала бы положительный характер, естественно, с учётом сделанных нами ранее оговорок) в сущности был равнозначен требованию придать ей до определенной степени прусскую форму. Итальянская история знает примеры подобной политической ориентации — мы имеем в виду гибеллинство, приверженцами которого был Данте и большинство итальянской знати того времени. Поистине удивительно, что в период образования Оси фашизм не воспользовался гиббелинским мифом. Возможно, этому воспрепятствовали социальное происхождение и воспитание Муссолини и его ближайших соратников.

Как бы то ни было, из вышесказанного следует, что дипломатические связи с Германией, приведшие к возникновению Оси Рим-Берлин, могли бы иметь более прочную идейную опору, не зависящую от исторической конъюнктуры[35]. Одновременно это проясняет скрытый смысл той нетерпимости и неприязни к сближению с Германией, доходящей до прямого противодействия, которую выказала определенная часть «итальянской расы» и даже отдельные фашисты (типичный пример: Галеаццо Чиано). Впрочем, не будем излишне односторонне истолковывать события. Само собой, сближение Италии с Германией было вызвано также наличием конкретных общих интересов, обоюдной симпатией двух «диктаторов», сродством фашистского и национал-социалистического движений в смысле их тяготения к популизму, относительно чего мы уже высказали наше суждение. Но это не отменяет сильнейшего впечатления, которое оказала на Муссолини сохранившаяся и в гитлеровской Германии преемственность с прежней традицией, этикой и концепцией германо-прусского государства.

С другой стороны, сама природа доктрины и мировоззрения, утверждаемых фашизмом, делали его естественным противником как мира европейских демократий и капитализма (высшим олицетворением которого были США), так и коммунистического мира в лице советской России — или, говоря современным языком, — как Запада, так и Востока. Поэтому, в принципе позиция, занятая Италией во время Второй мировой войны, логически вытекала из идеологии фашизма и утверждаемых им ценностей. Теоретически по этому поводу нет никаких возражений.