Фашизм: реинкарнация. От генералов Гитлера до современных неонацистов и правых экстремистов

По символическому стечению обстоятельств через два дня после того, как Старый Фриц наконец–то обрёл покой (очевидно, в последний раз), советские сторонники жёсткого курса предприняли неудачную попытку свержения Михаила Горбачёва и его правительства. Хотя путч потерпел фиаско, он засвидетельствовал смертельную болезнь Советского Союза. К концу года президент России Борис Ельцин отодвинул Горбачёва в сторону и объявил о кончине некогда могущественного СССР. Внезапный коллапс державы, после которого на её территории осталось 15 независимых государств, привёл к огромному вакууму власти на континенте. Вакууму, который суждено было заполнить объединённой Германии — благодаря её центральному положению на континенте и экономической мощи. Более не стеснённая границами Атлантического блока, Германия должна была вновь стать верховным судьёй в Mitteleuropa (Центральной Европе). Эта геополитическая структура была в спячке, пока Федеративная Республика в годы «холодной войны» являлась пограничным государством. Региональная гегемония Германии, произошло это сознательно или нет, стала свершившимся фактом. «Центральная Европа вновь будет сильно пахнуть Германией, — заметил отставной сотрудник Госдепартамента Дуглас Джонс. — Эта страна, пусть даже непреднамеренно, может стать серьёзным дестабилизирующим фактором»[636].

Некоторые эксперты американской разведки ощущали наследственную тягу Германии к экспансионизму, полагая, что судьба страны определяется её географическим положением. На основании подобного тезиса один из аналитиков ЦРУ предсказал, что к концу века Германия не сможет удержаться, чтобы не порвать швартовы, связывающие её с Западом, и не отправиться в новую серию авантюр в духе Бисмарка. В прошлом германский «Drang nach Osten» — натиск на Восток — осуществлялся с помощью военной силы. Однако среди немецких националистов ранней постсоветской эпохи преобладала уверенность, что задачу, оказавшуюся в своё время не по плечу вермахту, выполнит германская марка. В силу высокой стоимости объединения Германия инвестировала средства в этот процесс не безоглядно, а руководствуясь стратегическими соображениями. Внимание было сосредоточено на ключевых областях: поставка энергоресурсов, транспорт, телекоммуникации и средства массовой информации. Германские экономические завоевания трансформировались в необходимость более масштабного политического влияния. Хозяйские замашки проявились и в требовании Германии предоставить ей место в Совете Безопасности ООН, и в настойчивых попытках сделать немецкий язык одним из официальных языков ЕС[637].

Вновь обретённая напористость Германии проявилась и в военной области. Якобы отреагировав на события на территории бывшей Югославии, германский Конституционный суд в июле 1994 года принял решение, что немецкие вооружённые силы могут принимать участие в военных операциях и помимо НАТО. «Это решение предоставило Германии свободу действий на внешнеполитической арене. Тормоза, сдерживавшего нас, больше нет», — заявил министр иностранных дел Клаус Кинкель, ранее возглавлявший западногерманскую спецслужбу BND. Хотя немецкие официальные лица публично заверили в том, что их страна не будет придерживаться интервенционистской или милитаристской внешней политики, министр обороны Фолькер Рюэ заявил в опубликованной в 1994 году «Белой книге», что отныне немецкая армия будет служить «инструментом внешней политики»[638].

К этому времени Германия стала вторым по объёмам экспортёром оружия в мире, уступая только Соединённым Штатам. Поглотив армию Восточной Германии, Федеративная Республика сократила численность своих вооружённых сил до 350 тысяч человек, оставшись крупнейшей армией Европы. Германия вернула себе статус важнейшей военной державы континента благодаря политикам США и НАТО, искавшим помощи Бонна в защите Западной Европы от СССР в годы «холодной войны». Хотя, как предполагалось, НАТО должна была сдерживать как Германию, так и Россию, она оказалась средством восстановления военной мощи Германии. Теперь, когда противостояние сверхдержав завершилось, немецкие лидеры продемонстрировали свою готовность создать новые структуры безопасности, уже вне рамок НАТО. Эти планы включали создание европейских вооружённых сил, состоявших на первом этапе из 35 тысяч французских и немецких солдат. Подобные планы вызвали беспокойство официальных кругов США, пытавшихся помешать восстановлению национального характера военной политики Германии. Ещё одной сферой беспокойства Соединённых Штатов стала программа немецких исследований в области ядерных вооружений. Идеи «мозговых центров» немецких военных были высказаны издателем журнала «Шпигель» Рудольфом Аугштайном, заявившим о возможности возникновения ситуации, когда Германия будет вынуждена обзавестись собственным ядерным оружием, «невзирая на существующие международные договоры»[639].