Фасциатус (Ястребиный орел и другие)

Присоединение Закаспийского края к России в 1881 году активизировало не только его научное исследование, но и хо­зяйственное освоение; наступление человека на природу пошло полным ходом. К этому времени относятся как первые большие экс­педиции, организованные по Закаспию в целях описания природы и народов этого нового форпоста Россий­ской империи, так и прокладка дорог и строительство крепо­стей–поселений.

Уже в те, далекие от нас, времена было положено начало земледелию, ското­водству и локальной рубке лесов. Но уро­вень этого воздействия был по нынешним меркам ничтожным. Пребывавший еще во младенчестве «непросвещенный» антич­ным мир не знал тракторов пестицидов, но знал, что вырубать леса вдоль рек не­льзя. Он был еще малонаселен и целиком зависел своем благополучии от мирного диалога человека с окружающей природой. Земледелие и скотоводство по определе­нию должны были строиться на принципах устойчивого сосуществования с природ­ными экосистемами, иначе они просто не могли бы развиваться. Уже тогда реальный ход событий был далек от идиллической гармонии, но все же он в большей степени строился на основе уважения к природе и практического здравого смысла, чем в по­следующие эпохи, все более знаменуемые попытками человека «не ждать милостей от природы, а взять их у нее». Обезвоживание и опусты­нивание региона пошло все более нарастающими темпами.

Еще несколько десятилетий назад в долине Сумбара использовались водяные мельницы многометровые цилиндры, сложенные из плоских обтесанных камней с от­верстиями в середине: подводимая по арыкам вода падала сквозь них, вра­щая жер­нова. Из-за нехватки воды эти мельницы оказались заброшенными еще до того, как необходимость в них отпала».

ВИНТЫ

Часть свое­го вой­ска отправ­ил он в чужеземн­ые страны, дабы сде­лать Хорас­ан государс­твом могущес­твенным, а самому стя­жать сла­ву не имею­щего себе рав­ных в благор­одстве и справедливости.

.. (Хорас­анская сказка)

«2 апреля. В окрестностях Кара–Калы, являющейся одной из исконных русских крепостей–поселений, в ущелье Багандар на Сюнт–Хасардагской гряде, по скалам вьется серпантин дороги, сложенной из камней вручную на заре освоения (колонизац­ии) Россией этого важного стратегического региона. Местные называют эту дорогу «Винты». Восемь лет назад мы еще ездили по ней на машине с Андреем Николаевым, начавшим нелегкое дело практической заповедной охраны этих мест; сейчас она зарастает порослью инжира и держидерева.

На плоской скале у основания склона до сих пор различается императорский сим­вол Александра III с короной и высе­ченная рядом надпись, пугающе исчезающая с годами: «Приказанием генерала Куропаткина… в 1892 г. сия дорога проби­та текинца­ми, гокланами… под руководством капитана… Поклевского–Козелла…» (У генерала Куропаткина Зарудный ис­прашивал финансовой помощи для одного из своих путе­шествий; Куропаткин денег не дал, а получив потом книгу Зарудного о все-таки со­стоявшейся экспедиции, был настолько впечатлен талантом и трудолюбием автора, что по­слал ему внушительную сумму, на которую было организовано следующее пу­тешествие.)

Однажды, когда мы лазали здесь по горам с Зубаревыми снимали на видео эту надпись, все слабее и слабее заметную на легко разрушающемся податливом слан­це, я, видя это пагубное воздействие времени, не удержался от соблазна и по­тащил в карман отвалившийся от скалы кусок камня с выгравированной на нем буквой, оправдывая сам себя тем, что ка­мень этот все равно уже откололся и почти потерял­ся среди просто щебня…

Это было не обывательское стяжание раритетов, но гипнотизирующее притяжение символа, за которым скрывалась за­хватившая мое воображение эпоха. Зубарев то­гда наорал на меня, заставил вытащить этот камень из кармана и прилов жить его на то место, от которого он отвалился. Вот для чего, среди прочего, нам нужны надеж­ные спутники - чтобы удер­жать иногда от поступка, за который потом будет неловко или даже стыдно».

Сейчас, когда я пишу это, сидя за тысячи километров от Багандара, я не отказался бы хранить у себя этот камень. Я включил бы настольную лампу, достал бы его из коробки и положил бы на ладонь. И еще раз впитал бы в себя детали его фактуры. Провел бы другой рукой по его шершавой серо–коричневой поверхности; проследил бы пальцем желобок надпи­си, вытесанной сто с лишним лет назад незнакомым мне человеком. Кто знает, может быть, бородатым служивым казаком, который, вырубая эти буквы на опостылевшем солнцепеке, мечтал вернуться домой, в какую-нибудь заснеженную губер­нию центральной России…

И все же я благодарен Зубарю за то, что он удержал меня тогда. Потому что место этому камню именно на той самой скале, и нигде более. Его фактуру и тяжесть в руке я все равно всегда буду ощущать, как и в тот день много лет назад, а кроме меня, он, сам по себе, никому потом не будет интересен - просто камень с еле за­метной непонятной канавкой…

«ДРАКА С МИЛИЦИЕЙ»