Фасциатус (Ястребиный орел и другие)

Зарудный: «Я верил в свои силы, выносливость и энергию… мне казалось, что я легко справлюсь с возложенными на меня обязательствами и вернусь с добычею, богатою во всех отношениях… Мне были нипочем ни грозные соляные кеви­ры и пес­чаные дешты, ни «бад–и-сад–бист–и-руз» (ветер 120–ти дней), порою томитель­ный и расслабляющий, ни паля­щее солнце, ни пересохшее от жажды горло, ни утом­ленные глаза, но у меня почти всегда не хватало времени и не всегда хватало сил в тех редких случаях, когда оно оставалось. Когда мы проходили пустынями, я целый день посвящал поискам, часто бесплодным (днем в персидских пустынях нередко можно пройти целые версты и не встретить на пути ни одной пти­цы, а в тихую погоду ― не услыхать ни одного звука), и возвращался на стан со скудною большею частью добычею, и к тому же настолько утомленным, что после препарирования и укладки добытого часто положительно не был в состоянии приниматься за любопытную ве­чернюю охоту: ловлю на фонарь, поиски с ним, постановку капканов, ― и я был в от­чаянии… Когда же наш путь пролегал странами, щедрее одаренными природою, ― снова отчаяние: в несколько часов мне удавалось собрать много, пролетали целые часы за работой, садилось солнце, быстро наступали темные южные су­мерки ― и вот пропущено время, чтобы караулить крупного зверя на водопой, сторожить птиц на ночлег и искать что‑ни­будь новое; а туг еще записать свои наблюдения, уложить отпрепарированное, набить ружейные патроны, приготовить себя к раннему утру следующего дня, а в награду за труд ― потеря аппетита и вместо сна― беспокойная, тоскливая дрема…» (1900).

Закончилась жизнь Николая Алексеевича Зарудного, а «…мы, осиротевшие дру­зья его, вознесем в душе высокий холм в его память, с которого нам будет светить, согревая нас и вдохновляя на работу, неугасаемый дух вечного юноши» (А. П. Семе­нов–Тян–Шанский, 1919).

«Приведу еще несколько дополнений…» ― у него всегда было больше за душой и в голове, чем он успевал написать или высказать…»

35

.. дело мое не движетс­я, я беспомощн­о блу­ждаю по пустын­е и не знаю, чем все это кончитс­я…

(Хорас­анская сказка)

Итак, наши планы на совместную поездку с Романом расстроились по непонят­ным для меня причинам. Поэтому на сле­дующий день после разговора с ним я сидел на раскладном рыболовном стульчике на окраине Кара–Калы у обочины единствен­ного в этой части Туркмении заасфальтированного шоссе и, вместо предполагавше­гося маршрута по труднодо­ступному междуречью Сумбара и Чандыра, уныло и без­результатно голосовал редким попуткам, идущим не на юго–запад, как мне бы хоте­лось, а на восток.

«ИЗ ТОЧКИ А В ТОЧКУ В»

…шах­заде с малик­ой вынужден­ы были идти пеш­ком…

(Хорас­анская сказка)

«Гражда­не СССР! Голосуйт­е…!»

(Типов­ой предвыборн­ый пла­кат)

«12 апреля…. Эх, сочинить бы книжку про все те бесчисленные попутки, которым я голосовал за свою жизнь и которые меня подвозили в разных направлениях на разных дорогах нашей необъятной родины! Вот уж что воистину состав­ляет саму ткань моей судьбы, на которую все остальное понавешено, ― попутки, попутные ма­шины.

Задача: «Пассажиру нужно добраться из точки А в точку В. Скорость у пассажира ― ноль, он стоит на обочине и голо­сует. По дороге к точке В едут машины; их сред­няя скорость ― 70 км/час. Вопрос: подвезет пассажира кто‑нибудь или нет? И если да, то кто и когда?»

Сколько помню себя в детстве и наши бесчисленные поездки в деревню, на охоту, за грибами, мы постоянно голосовали на дорогах. То в Калининской области, добира­ясь до Едимново, то на Горьковском шоссе (от Балашихи до Киржача). Сто­ишь, уга­дываешь, кому поднять руку, а кому бесполезно. И пытаешься представить: «Если вот этот остановит, в какой мир попадем, усевшись в его кабину?» Высокомерным дородным легковушкам в те годы вообще не голосовали. Тогда родите­ли решались голосовать исключительно грузовикам. Не все из них останавливались, но уехать не было проблемой.

Помню свое детское восторженное ощущение уже свершающегося, а не только ожидаемого путешествия, когда на под­нятую руку тяжелый грузовик притормаживал, съезжая на обочину, и останавливался немного впереди.

Потом был такой особый запах кабины и незнакомый шофер, крепко державший своими шоферскими руками огромный руль. Баранку. Мы ехали, взрослые говорили о чем‑то, а я сидел рядом с водителем («подальше от двери»), чувствуй, как сильная рука слева от меня переключает рычаг загадочной коробки передач (сколько ни вы­сматривал, никакой коробки не было). Я глядел вперед на затягивающееся под коле­са полотно дороги и на неподвижный мир, мелькающий вдоль шоссе, по которому мы проносились.