Фасциатус (Ястребиный орел и другие)

Результаты этого привычного для нас командного земледелия сказались уже сле­дующей весной. Паводок после первых сильных дождей драматически изменил весь ландшафт целиком: Сумбар, исходно текущий в узком глубоком русле, закреп­ленном тугаями, предался бесконтрольному разгулу, ― лишенные растительности и распаханные берега рушились в буквальном смысле на глазах.

Стоя и наблюдая это, не решаясь подойти к краю подмываемого обрыва, я вздра­гивал от устрашающего грохота обва­ливающейся в воду земли: минута, и ― у–у-х! ― кусок берега размером с кузов многотонного грузовика рушится вниз. Че­рез две не­дели после паводка Сумбар в этом месте тек среди обширных намытых отмелей, а русло его было уже не де­сять метров шириной, как ранее, а достигало местами двух­сот метров, делая пейзаж неузнаваемым.

Жизнь тоже изменилась здесь радикально: исчезли десятки видов птиц, населяв­ших тугайные заросли, появились еди­ничные новые, осваивающие вновь образовав­шийся ландшафт. Интересно было, конечно, увидеть летящего над водой, как где‑ни­будь в Вологодской области, кулика–перевозчика или стоящую на пустынной отмели цаплю, но даже ее согбен­ный силуэт воспринимался как траурный караул былому разнообразию птичьего мира. Я по привычке говорю про птиц, а ведь они составляют хорошо заметную, но лишь очень малую толику всеобщего хитросплетения живой природы, большей частью невидимого для непосвященного взгляда.

Случаются ли подобные явления в дикой природе, не нарушенной человеком? Ко­нечно. Но естественные тугайные со­общества обладают удивительной способностью быстро восстанавливаться после стихийных катаклизмов, подобных се­левым размы­вам. Измененные же человеком ландшафты, во–первых, страдают в десятки раз сильнее, а во- вторых, ни­когда не восстанавливаются потом в столь полной мере.

Перевыпас (а он в долине Сумбара, по оценкам сотрудников заповедника, в опи­сываемый период превышал допусти­мые нормы в шестнадцать раз) еще страшней, чем рубка. Особенно козы, выедающие абсолютно все без разбора ― от корней трав, выгрызаемых ими из‑под земли, до кустов, коры и нижних ветвей погибающих впоследствии деревьев. На сотнях тысяч квадратных километров в Копетдаге, даже в местах, где можно провести месяц, не встретив ни одной живой души, трудно найти один квадратный метр, не испещренный сле­дами овец и коз. Многие урочища выби­ты скотом полностью и уже необратимо превращены из цветущих степей и тени­стых экзотических лесов, увитых диким виноградом, в навсегда потерянные для природы и для человека, разрушенные эрозией и подверженные засолению бэдлэнды ― жар­кие пыльные пустыри.

Некоторые из них, претерпевшие особо драматические изменения, потеряли не только исконные растительные сооб­щества, но и почвенный слой, утратив тем са­мым основополагающую способность поддерживать жизнь как таковую. Их безжиз­ненный облик дал им и название ― «лунные горы». Печальная метафора.

Экономические и социальные последствия пробных трансформаций очевидны. Давеча в Кара–Кале два дня подряд была «драка с милицией» (мы не участвовали) ― в магазине давали мясо… И это ― в скотоводческой стране!»

ПТИЧИЙ РЫНОК

Го­сти перемигнул­ись друг с другом, глядя на чаши, и в душе их окрепли нечестивые помыслы…

(Хорас­анская сказка)

…англич­ане не так жад­ны, как рус­ские, котор­ые… объявил­и леса казенн­ыми и ста­ли продав­ать дерев­ья их же прежним собственник­ам.

(Н. А. Зарудн­ый, 1916)

«10 октября…. Не хочу без разбора катить бочку на соотечественников (многие из которых посвятили всю свою жизнь охране природы Туркмении), но все же в немалой степени способствовали деградации природных сообществ Туркестана и выходцы из России, волею судеб оказавшиеся в этой абсолютно чужой для них природе и культу­ре. Понятно, конечно, что в прокаленных солнцем скалах и в пустыне истосковав­шейся по родным зеленым просторам российской душе требуется отдохновение, но все же грузовики вырубаемой под Новый год (за неимением новогодних елок) вечно­зеленой арчи ― это слишком.

Двухметровая арча растет порой восемьдесят, а то и сто двадцать лет. Срубить ее нетрудно двумя ударами топора, но восстановить арчовые леса невозможно, даже если и попытаться это сделать. Туркмены, пока это было возможно, выбо­рочно руби­ли тысячелетние деревья, используя их для строительства домов (арча ― это веч­ная древесина, ее не повре­ждают даже термиты), пограничники сейчас уничтожают подрост (да, именно так, столетние деревья ― это всего лишь еще молодая поросль…).

Наконец, отдельной проблемой охраны природы является контрабанда редкими видами животных. Туркмения богата эн­демиками, не встречающимися в более се­верных широтах, цены на черном рынке баснословны; многое, вывозимое отсюда, уходит не только на «Птичку» в Москву, но и прямиком за кордон.