Фасциатус (Ястребиный орел и другие)

Это был памятный для меня сезон, потому что, как нередко бывает с пришлым белым человеком, работающим в Азии, я жестоко мучился животом, вызывая состра­дательные насмешки друзей и коллег. В этой поездке мне было так плохо, что пил я преимущественно отвар из коры дуба («напиток для мужчин») и не расставался с ру­лоном туалетной бумаги, кото­рый носил на легкомысленной бельевой веревке, пере­кинутой накрест через плечо, за что мои смешливые спутники драз­нили меня «мат­росом революции». Столь интимные детали я вспоминаю лишь для того, чтобы была понятнее важность обследования труднодоступного региона, несмотря ни на что при­тягивавшего мое внимание как возможное место обита­ния ястребиного орла.

КОНДЖО

О терпен­ие, меня ты покин­уло, ― как же мне быть?

(Хорас­анская сказка)

«3 марта…. Вышел на гребень скалы и в трех шагах за ним увидел пять пустын­ных куропаток ― во много раз ближе критической дистанции бегства этих птиц. Они замерли, окаменев, уповая на то, что я их не замечу («Часто, застигнутая врасплох, она прямо ложится на землю и благодаря сходству оперения с окружающей почвой великолепно может исчезать из виду» ― Зарудный про этот вид).

Я тоже замер, чтобы проверить их конджо. А получилось, что проверил свое (точнее, его недостаточность): мы смотрели друг на друга без единого движения очень долго; потом ― необычно долго; потом ― удивительно долго; потом уже ― не­возможно долго.

Сначала я стоял, замерев, с интересом глядя на них так, чтобы даже глаза у меня по возможности не двигались, и наслаждаясь тем, что я понимаю ситуацию, а они нет. И был уверен, что благодаря моей сознательной про­фессиональной неподвиж­ности куропатки сейчас расслабятся, качнут своими куриными шеями, завертят голо­вами и поти­хоньку пойдут от меня и от греха подальше. Ни фига. Я не двигался ― они тоже оставались совершенно неподвижны.

Потом я ощутил, что мне трудно сохранять равновесие в неустойчивой позе. Пти­цы не двигались.

Потом у меня вдруг зачесалась вся спина сразу.

Потом все тело окаменело и я перестал ощущать руки–ноги. Каменные куропатки сидели как каменные.

Потом я сам себе показался совсем уже полным дураком.

Прошло секунд сорок.

Исчерпав до остатка все свои резервы терпения, я не выдержал, сдался: сделал шаг ― птицы мгновенно сорвались со скалы и со своим обычным заунывно–веселым свирканьем улетели вниз по склону.

Точно так же, как мышца дикого животного в десять раз превосходит по силе ана­логичную мышцу человека, терпение животного замешано на совсем иной субстан­ции, чем терпение большинства людей (мое‑то уж точно). Хотя порой и быва­ет ина­че, когда непобедимый человеческий гений своим искусственным, интеллектуальным терпением преодолевает пер­вородное, инстинктивное терпение животных. Но в этот раз не вышло. Видать, и с конджо, и с интеллектом у нас еще много работы впереди».

ЧЕРВЯЧОК ВРОЗЬ

― Я забылс­я. Пора мне подумать и о дру­зьях…

(Хорас­анская сказка)

«5 марта…. Степной жаворонок вытянул из земли здоровенного червяка и сразу с ним тикать прочь от кормящейся стаи. Отвернулся ото всех, загородив добычу спи­ной, торопливо расклевал, заглотил, вытер клюв о землю и уже только после этого бегом вернулся к кормящимся согруппникам. Дружба ― дружбой, стая ― стаей, а червячок врозь…

Наблюдаю такое постоянно у хохлатого, полевого и рогатого жаворонков. Потому что особо крупная и лакомая добыча немедленно привлекает внимание кормящихся рядом собратьев, нередко провоцируя и драки за нее».

«СНИМИ ПОРТРЕТ!»

…на вы­стрелы сбегал­ись туземц­ы и уже не отстав­али ни на один шаг. Алексан­дров однаж­ды вернулс­я с охо­ты в сопровожден­ии не ме­нее 50 разнокалиберн­ых мальчи­шек и челов­ек 20 взрос­лых. Эта пуб­лика всячес­ки стреми­лась по­мочь нам, но галдел­а… страшно.

(Н. А. Зарудн­ый, 1916)

Все люди Хорас­ана и сопред­ельных стран… предал­ись велик­ому весел­ью…

(Хорас­анская сказка)

«9 марта. Дорогая Зина!

Вчера мысленно поздравлял тебя. Праздник еще витает в воздухе, но когда полу­чишь это письмо, все уже развеется суровыми ветрами будней.

…В окрестных холмах у Кара–Калы вдруг появилось необычное множество паца­нов в возрасте от семи до пятнадцати. Они по весне копают сакыч (не знаю система­тики, что‑то вроде дикого лука) ― местное растение, традиционно добавляе­мое туркменами ранней весной в чурек и прочую выпечку: еще один пример того, как або­ригены стремятся заполучить первые доступные витамины (что у нас в Си­бири и в тундре на Севере, что у американских индейцев, и т. п.).