Фасциатус (Ястребиный орел и другие)

И словно внутри всего этого, в каждой детали (вне зависимости от ее размера): в каждой горе, в каждом камне, в каждом цветке, в узле на затертой веревке, в летя­щей пчеле, в невидимой пылинке на дороге ― словно хранится внутри всего это­го некое Важное Обо Всем, ― все, что мы уже знаем и чего еще не знаем про весь этот мир, про все другие миры, про бу­дущее, про прошлое и про все вообще…

И словно все эти Части соединяются между собой в некое единое Целое почти во­очию видимыми мне сейчас бесчис­ленными связями: хитросплетением чувств, мыс­лей, слов, химических реакций, молитв, снов, физических и боже­ственных законов…

То же самое, когда траву косили: невозможно передать, как сияет на ярком солнце загорелая, идеально выбритая яйце­видная голова абсолютно туркменского Овеза, который сидит орлом на корточках среди немыслимых цветов и правит напильником косу. И не поймешь, что это такое: сон или явь, фотография из «Нэшэнл Джэогра­фик» или японская гравюра, ажурная, как галлюцинация…

Извиняй за столь откровенную демонстрацию сентиментальных излишеств, но уж больно все это захватывает.

Привет там всем остальным моим женам; особенно ― Клаве и Зине. И Васю поце­луй».

ЯК–ИСТРЕБИТЕЛЬ

― …Не подумай, что мы гото­вы при­резать любог­о… что­бы заполуч­ить его мясо. У нас бы­тует обы­чай уби­вать лишь больных.

― Зверский обы­чай! ― возмут­ился Ха­тем. ― Ведь мно­гие из ва­ших жертв могли бы и выздороветь…

(Хорас­анская сказка)

«25 мая…. В ущелье охотятся сразу три тювика. Летают в типичной своей ястреби­ной манере, высоко и открыто. Один подобрался, залетел со стороны солнца, резко спикировал к кустам у кромки обрыва, цапнул на лету с ветки каменного воробья и полетел пировать к ближайшим высоким деревьям.

Каменный воробей подох мгновенно и безболезненно. Стиснулась железной хват­кой безжалостная лапа, когтями- кинжалами пронзившая ранимую воробьиную плоть. Поставлена запятая еще в одном экологическом предложении.

Были миллионы лет эволюции. Были поколения предков. Было отложенное яйцо, высиживающая мать, выкармливание в гнезде, растущие перья, первый полет, потом кто там знает что еще, а потом ― цап! Мелькнул силуэт, невидимый против солнца, сомкнулись ястребиные когти, екнуло последний раз воробьиное сердце, и «кутарды»: начался переход биомассы и энергии с одного трофического уровня на другой…

Два других тювика мотаются в воздухе, как прежде, но через две минуты один из них пошел в атаку точно по той же тра­ектории, что и первый, тоже пикируя со сторо­ны солнца. Притормозил у выступающей скалы, мгновенно подвергся жесто­чайшей крикливой атаке скалистой ласточки, ускорил полет и в завершающем броске нырнул в кусты. Чем кончилось ― не видел.

Круто. Вот и думай теперь: залет на жертву от солнца ― это охотничий опыт или наследственность?»

ЧТО–ТО С ФОНАРЯМИ

Много странно­го еще довел­ось уви­деть визир­ям…

(Хорас­анская сказка)

«26 мая…. Роман прислал письмо с рисунком и описанием птицы, заинтриговав­шей всех сотрудников, одновременно наблюдавших ее во время общего выезда в поле. Среднего размера хищник, у которого на кистевых сгибах прямо как све­тятся яркие белые «фонари». Никто из присутствовавших никогда такого не видел. Мнения разделились вплоть до гипотез, уж не метки ли это какие.

Отличное сравнение: «фонари»; точно такое же впечатление было и у меня, когда впервые увидел. Это орел–карлик с его белыми кроющими на кромках крыльев».

ОДА ШЛЯПЕ

С большой осторожнос­тью он замот­ал ожерел­ье в свою чал­му, и тот­час расцвел весь край, и земля его снова стала благо­датной и плодоносной…

(Хорас­анская сказка)

«29 мая. Здорово, Маркыч!

…Начиная очкариком–юннатом в средней полосе, я всегда предпочитал в поле бейсбольные или иностранные военные кепки: длинный козырек защищает очки от дождя. Но южное солнце постепенно привило мне уважение к шляпе. Когда‑то и представить себе не мог, что надену шляпу.

Началось все с пограничной панамы, которой пришлось заменить кепку. Козырек кепки закрывает глаза от солнца, но не спасает обгорающие до костей уши ― они сначала покрываются пузырями, становясь, по определению Лешки Калмыкова, «как жабьи лапки», а потом облезают линяющими хлопьями.