Дэвид поставил стакан и слез со стула. Опустившись на колени рядом с матерью, он попробовал поднять ее руку и захихикал, когда она мягко соскользнула на пол. Мама даже не шелохнулась. С ней и в самом деле было хорошо играть. Надо делать это почаще. Он решил придумать еще что-нибудь. Взяв стакан с водой с того места, где он его оставил, он вылил воду на лицо матери, в то же время наблюдая, как она прореагирует на эту проделку. Но ничего не произошло. Просто вода стекла по побледневшему лицу, оставив несколько капелек на губах, потекла по шее и образовала лужицу на полу. Мальчик наклонился и пощекотал мать под подбородком. Мягкая кожа задрожала под его пальцами. Рот слегка приоткрылся, и нитка слюны протянулась по подбородку на руку Дэвида. Он вздрогнул, вытер влажную руку о штанишки, удивленный и раздосадованный. Вообще-то он не знал правил этой игры. Может быть, поведение матери предлагало ему большую свободу действий?
Поспешив в гостиную, Дэвид поискал и нашел коробку с цветными мелками, засунутую глубоко в ящик для игрушек. Вернувшись на кухню, он вытащил мелки из коробки и начал работу. Сначала он нарисовал маме черные, неправильной формы очки, длинные, спадающие вниз усы и наконец замечательный красный нос, прямо как у Деда Мороза. Она по-прежнему не шевелилась. Очевидно, она оценила шалость, Дэвид не мог понять, как это ей удается не смеяться, ведь мел должен был щекотать нос.
Дэвид открыл ящик стола и потянулся за овощным ножом, который ему обычно запрещали трогать. Коснувшись его, он оглянулся и увидел, что невидящие глаза наблюдают за ним. Он почти слышал, что мать не велит ему трогать нож. Но он взял его. Возвратившись назад, он потрогал руку матери и провел острым, зазубренным краем ножа по коже. Плоть разошлась, обнажив мышечную ткань и сухожилия. Дэвид бросил руку и нож, не зная, смеяться ему или плакать. Игра была нечестной. Он был озадачен и напуган. И когда он вновь увидел тусклый таинственный глаз, уставившийся на него, им овладело раздражение. С криком и плачем он схватил нож обеими руками и воткнул его в этот противный глаз. Нож торчал в раздувшемся глазном яблоке, добавляя последний штрих к этой несуразной картине.
Когда Дэвид почувствовал, что тело матери начинает холодеть, и заметил, что ее обыкновенно розоватая кожа приобретает странный голубоватый оттенок, он начал удивляться. Он размышлял. Он смутно вспомнил, что когда-то что-то слышал, но еще не мог найти этому определения. Вдруг он перестал плакать, высморкался, убрал непослушные волосы со лба и пошел в гостиную. Он сделал открытие. Он все понял.
Когда мистер Тэйт пришел с работы, Дэвид ждал его. Мальчик поднялся, улыбнулся и сказал своему отцу с абсолютной уверенностью, с неоспоримой убежденностью: «Мама умерла!»
Теодор Мэтисон
БРАТСТВО
С лужайки, окруженной высокими прямыми соснами — темными расплывчатыми силуэтами при свете луны, — можно было отчетливо разобрать голоса родителей, находившихся у небольшого озерца. В уши двенадцатилетнего Джерида, который сидел посреди лужайки на старом пне, помимо воли врывались их крики, без всякого стеснения вспарывающие тишину спящего леса.
— Знаешь, Герта, — говорил отец, — именно тебе приспичило навестить своего брата.
— Точно так же, как и тебе загорелось познакомиться с его молодой женой, — тут же возразила мать Джерида. — Но ты обещал, что мы переночуем в мотеле. Мне вовсе не улыбается провести ночь в этой глуши, на заднем сиденье машины!
— Во-первых, не обещал, а предлагал, а во-вторых, если бы мы сняли номер в мотеле, то не на что было бы позавтракать.
— Мог бы сразу доехать до самого дома Арти, а не отдыхать каждые полчаса, как будто трое суток не спал.
— Отлично! Значит, я прохлаждающийся бездельник! До дома Арти еще шесть часов езды. Если бы ты умела как следует водить и хоть иногда сменяла меня, то…
Джерид вздохнул и попытался отвлечься от их ругани, которая не прекращалась между родителями сколько он себя помнил. Мальчик окинул взглядом стройные сосны, обступившие его, будто старшие, все понимающие братья, потом запрокинул голову и стал рассматривать кроны деревьев, которые, казалось, подпирали собою звездное небо.
— Возьмите меня к себе, — прошептал он. — Пожалуйста.
Джерид не помнил, сколько времени он так сидел. Из оцепенения его вывели крики родителей, хватившихся своего сына. Джерид неохотно отозвался и пошел к машине, чувствуя, что покидает место, где ему хотелось бы остаться навсегда.
— Где ты пропадал? — накинулась на него мать, как только мальчик подошел к костру. — Вечно тебя не дозовешься, когда нужно работать.
— Вы здесь не нужны, — вдруг произнес Джерид, возбужденный от желания объяснить им что-то важное.
— Что?! Что ты сказал?
— Ты не нужна этим деревьям, мама, и ты, папа, тоже. Вы из другого мира. И он тоже. — Джерид указал на четырехлетнего Томми, который сидел у подножия сосны и отрывал куски коры.