Фата-моргана

Правда, не очень он и берегся, а когда часто бываешь в критических ситуациях, то ко всему надо быть готовым…

Во всяком случае, вероятно, это накладывало определенную печать на их отношения с Галиной, в том смысле, что постоянно держало обоих в тонусе (не банальная ревность, а беспокойство за другого), подстегивая, выражаясь несколько старомодно, любовный пыл.

Они постоянно будто наверстывали упущенное, да и вообще жили оба в каком-то постоянном угаре или лихорадке (хотя Галина и выглядела гораздо более спокойной и благоразумной, чем Лев), словно не могли насытиться друг другом – с того самого дня, когда он взял ее за руку («Пойдем!), посадил в машину и увез чуть ли не из загса, устроив лучшему другу большой сюрприз.

Лев аж худел за то время, которое они бывали вместе после затянувшихся разлук, иногда даже жаловался на боли в пояснице и еще больше дергался, придумывая какое-нибудь новое предприятие или приключение, тогда как Галина, напротив, расцветала и вся аж лучилась женской ублаженностью, словно у них опять медовый месяц.

Между тем Виктор после того перевернувшего всю его жизнь эпизода довольно долго не мог оправиться, хотя тоже крепкий парень. Причем не столько даже из-за Галины, сколько из-за Льва: как тот мог?

Законы мужской дружбы мы все чтили превыше всего, а тут едва ли не главный (первым делом – самолеты…) был попран, причем так легко (казалось), словно его вовсе и не было, причем кем же? – Львом, от него-то уж никто не ожидал. Тут нарушался некий неписаный кодекс, от чего вообще все рушилось и никто уже ни в чем не мог быть уверен.

А у Виктора с того дня вообще все ломалось – и с женщинами (три развода), и с работой (сколько мест поменял), пока наконец не оказался в сумрачной стране Германия женатым на какой-то немке, вполне в общем благополучно, даже и с работой.

Подобно Льву он был страстным автомобилистом (вместе классе в десятом восстанавливали какой-то драндулет и потом объезжали его) и тоже переводчик. А тут судьба снова свела – на очередных международных ралли, которые проходили через Европу и Россию, аж до Дальнего Востока, и они вдруг оказались в одной группе.

Никто не знает, как проходила эта встреча и что наговорили они друг другу на языке родных осин (женщина – не предмет для разборки, женщина – рок, стихийное бедствие), но после этого долгого путешествия по евразийскому континенту, через леса, горы, болота и степи, отношения их частично восстановились. Именно частично, не так, как когда-то, да ведь едва ли не полжизни прошло, а в случае Льва, оказалось, что и намного больше, но все равно. Вроде как простил Виктор приятеля – так мы это, с облегчением, расценили.

На похороны Виктор, однако, из своей Германии не приехал – не смог (или не захотел?). И все-таки мы знали, что гибель Льва сильно его подсекла, как много лет назад уход Галины: он ведь любил их обоих и неизвестно еще, кто ему был дороже (Льва он знал чуть ли не с первого класса, а такие связи не слабей родственных). Лев ему, несмотря ни на что, тоже был нужен, как и всем нам, и теперь без него сразу стало по-другому.

Виктор звонил из Германии и спрашивал, как там Галина – и что мы могли ему ответить?

Да, Галина…

Конечно, все мы ощущали ее магнетизм и нежность, однако виду старались не подавать.

Да, так уж вышло, женщине под сорок без мужской ласки и поддержки, тем более привыкшей, что ее любят и сама тоже, нелегко – мы могли только догадываться, насколько нелегко.

А что мы, собственно, могли предложить ей взамен? Разве только внимание, дружбу, наш привычный круг, где она была такой же своей, как и прежде, вот только пространство вокруг нее неизменно сквозило пустотой, и прикасаясь к кому-то из нас, она словно протягивала к нам руку за помощью – ну что, что мы могли еще?

К тому же и Лев вот-вот должен был объявиться, где-то он задерживался…

М ать, белобрысый и Илларион

Мать его опять приходила. Приходила и плакала.

Старая, в косынке, старушка-старушкой, хотя лет, в общем, не так уж много – чуть больше шестидесяти. Что ж они стареют так быстро? Потом обсуждали: у городских женщин по-другому, иной раз и восьмидесятилетняя – а больше пятидесяти не дашь. Или вообще не дашь. Не старуха – просто пожилая женщина. Дама.

Тут же и впрямь – старуха. Может, типы такие антропологические – разные: городская женщина, деревенская женщина? Все возможно. Странно: вроде природа, воздух чистый, могли б и получше сохраняться – так ведь нет!