Фата-Моргана №8

Когда серый свет наступающего утра пробился сквозь ветви деревьев, Гарри почувствовал, что жизнь болезненно дрогнула в его мизинце. Это было хуже всего, с чем он до сих пор сталкивался, во сто крат хуже боли, причиняемой браслетом. Боль перетекала в другие пальцы, потом проникла в тело. Он хотел попросить Пирса вернуть состояние паралича, но, прежде чем смог говорить, боль почти исчезла. Сумев наконец сесть, Гарри поискал взглядом Марну.

Она сидела, прислонившись к стволу дерева, закрыв глаза, и была очень бледна.

— Марна! — позвал он. Ее глаза медленно открылись, в них сверкнула радость, и девушка снова опустила веки.

— Со мной все в порядке, — сказала она.

Гарри почесал место, где была воткнута игла.

— Не могу понять… ты и Пирс… ты вытащила меня из этого… хотя…..

— Не пытайся этого понять, — посоветовала она. — Просто прими к сведению.

— Это невозможно, — буркнул он. — Кто ты?

— Дочь губернатора.

— А кроме этого?

— Картрайт, — с горечью ответила она.

В голове у него все перепуталось. Одна из бессмертных! Ничего удивительного, что ее кровь победила яд. Кровь Картрайтов особым образом воздействовала на посторонние вещества.

— А сколько тебе лет?

— Семнадцать, — ответила она и окинула взглядом свою фигуру. — Мы, Картрайты, созреваем поздно. Потому-то Вивер и отправил меня в Медицинский Центр, — проверить, могу ли я рожать. Зрелый Картрайт не должен терять времени, отпущенного на размножение.

Сомнений не было — она ненавидела своего отца.

— Он заставит тебя рожать, — угрюмо сказал Гарри.

— Сам попробует это сделать, — спокойно ответила девушка. — Он не очень-то плодовит, и потому мы там только втроем — моя бабка, мать и я. Мы можем контролировать процесс зачатия, особенно, когда уже созреем. Мы не хотим его детей, даже если после этого станем ему менее нужны. Но боюсь, — голос ее задрожал, — боюсь, я еще недостаточно созрела.

— Почему ты не сказала об этом раньше? — настойчиво спрашивал Гарри.

— Чтобы ты относился ко мне как к Картрайту? — Глаза ее зло сверкнули. — Ты же знаешь: Картрайт не человек. Это ходячий банк крови, живой фонтан молодости, то, что можно иметь, использовать, сохранять, но что не может жить самостоятельно. А кроме того, — она опустила голову, — ты не веришь тому, что я говорю о Вивере.

— Но ведь он губернатор! — воскликнул Гарри, увидев выражение ее лица, и отвернулся. Как объяснить ей это? У человека есть своя работа и обязанности, он не может выйти за их пределы. Кроме того, браслеты. Только у губернатора есть ключ. Соединенные ими, они не протянут долго. Их снова разделят — случайно или силой, и тогда он умрет. Гарри поднялся. Лес некоторое время кружился у него перед глазами, потом успокоился.

— Я снова твой должник, — обратился он к Пирсу.

— Ты очень тверд в своих убеждениях, но в тебе есть доля здравого смысла, которая помогла мне. Говорят, что лучше здоровый человек с искалеченными взглядами, чем калека с твердым убеждением.

Гарри испытующе посмотрел на старика. Или он действительно целитель, который не может объяснить, как совершает свои чудеса, или мир еще более безумен, чем считал до сих пор Гарри.

— Если мы выйдем немедленно, — сказал он, — доберемся до дворца к полудню.

Дворец губернатора стоял на вершине холма, напоминающего букву L и расположенного в месте слияния двух рек. Когда-то на этом месте размещался большой университет, но в свое время ассигнования, предназначенные на его содержание, были переданы на более важные дела. Число финансирующих его людей уменьшалось по мере того, как рос интерес к медицинским исследованиям и врачебной опеке. Вскоре научными пустяками перестали интересоваться вообще, и университет умер.

Губернатор построил здесь свой дворец семьдесят пять лет назад, когда в Топеке стало невозможно жить. Задолго до этого должность его стала пожизненной — а он мог жить вечно.

Штат Канзас являлся владением барона. Этого определения Гарри не понимал, поскольку его знания истории ограничивались исключительно историей медицины. Губернатор был феодальным бароном, его дворец — замком, а вассалами были благородные из пригородов, которым он платил бессмертием или надеждой получить его. Как только кому-то из них делали укол, у него оставалась только одна альтернатива — быть лояльным по отношению к губернатору и жить вечно (если не случалось несчастного случая) или умереть через тридцать дней.

Губернатор уже четыре недели не получал посылки, и благородные оказались в отчаянном положении.

Дворец был, собственно говоря, крепостью. Его внешние стены толщиной в пять футов были сделаны из уплотненного бетона, усиленного пятидюймовыми броневыми плитами. Вокруг стен тянулся ров, полный пираний.

За первой линией стен вздымалась вторая. Пустое пространство между ними, покрытое плитами, в любой момент можно было залить напалмом, в стенах скрывались дистанционно управляемые снаряды.

Сам дворец поднимался как зиккурат — уступами. На каждой крыше находилась гидропонная ферма, а на самом верху здания размещалась стеклянная надстройка. На торчащей недалеко от нее мачте вращалась тарелка радара.