«Итак, двенадцатая школа. Да уж, престижной ее ни раньше, ни сейчас назвать нельзя. Что же Люся там полгода делала? Что там Полянская говорила? Что Люсе пришлось школу сменить, потому что Ольга, разведясь с мужем, снимала квартиру. Но хоть какая-то машина у нее должна была после развода остаться, не могло ее не быть при такой работе. Значит, ей несложно было отвозить дочь в школу. Тогда зачем же школу менять? Могла бы и помучиться полгода. Да-а-а! Вряд ли сейчас Люсю там кто-нибудь помнит. Ей было десять лет, значит… Предположим, в первом ей исполнилось восемь, во втором – девять, получается третий класс. Нет! Ничего не получается – в лицей-то она пришла в пятый. Хотя… Если она пошла в школу в шесть лет, то тогда десять лет ей исполнилось в четвертом классе. Проучилась она полгода, то есть третью и четвертую четверти, а потом перешла в лицей. Как можно о ней напомнить? Ну, во-первых, она заикалась, а во-вторых, скорее всего, пришла она туда Назаровой, а вот в лицей перевелась как Большакова, да еще и отчество у нее сменилось, так что могут и вспомнить». Путем нехитрых вычислений я определила год, когда это произошло, и уже в полной боевой готовности подъехала к школе.
Ничего похожего на ажиотаж, царивший в лицее, здесь не наблюдалось: тишина и пустота. Директора на месте не было, а пожилая зевавшая секретарша была только рада, что ее кто-то оторвал от бессмысленного разглядывания растущего за окном дерева неопознанной – я в них не разбираюсь – породы. Женщина внимательно выслушала ту же версию, что и Семенова, не поверила ни единому слову, и я поняла, что придется платить. К несчастью, я вовремя не заглянула в данный мне Полянской конверт, а там оказались только пятитысячные купюры. Решив, что для секретарши это слишком, я просто предложила:
– Давайте договоримся так. Мне нужно знать, из какой школы в вашу перешла Людмила Назарова, кто был ее классным руководителем, его адрес или телефон. Для справки: Люся заикалась, проучилась здесь только второе полугодие четвертого класса и ушла отсюда уже Большаковой. Вознаграждение гарантирую.
– Придется в архив лезть, – проинформировала меня она, ничуть не смутившись, и, набивая себе цену, предупредила: – Быстро не получится.
– Добавлю за срочность, – заверила ее я. – Я сейчас отъеду и вернусь через полчаса, успеете?
– Не беспокойтесь, успею, – заверила она меня.
Никаких дел у меня, естественно, не было, но нужно же мне было деньги разменять. В ближайшем супермаркете, купив пачку печенья, я под недовольное бурчание кассирши разменяла первую купюру, а потом в другом магазине, купив бутылку воды, вторую. Теперь, имея на руках мелкие по нынешним временам деньги, я готова была расплатиться с информатором.
К моему возвращению все было действительно готово и даже больше. Секретарша протянула мне листок, на котором было написано «65 школа», а потом, показав на сидевшую рядом с ней пожилую седую женщину, сказала:
– Это Александра Федоровна, она у Людмилы классным руководителем была.
Я внимательно посмотрела на учительницу и увидела, что она очень расстроена, но мало ли что у нее могло случиться. Отдав секретарше пятьсот рублей, которые она взяла, не дрогнув и не смутившись, я повернулась к Александре Федоровне и предложила:
– Нам бы поговорить где-нибудь.
– Пойдемте ко мне в класс, – ответила она.
Школа располагалась в здании еще дореволюционной постройки, и особым ремонтом там никто не озадачивался, так что выглядела она неприглядно, но мне же там не жить. В классе Александра Федоровна села по привычке за свой стол, а я, предварительно проверив на прочность стоявший возле доски стул, переставила его так, чтобы сидеть напротив.
– У Люси что-то случилось? – спросила она.
– Давайте не будем это обсуждать, скажу только, что я действую в ее интересах. Расскажите мне все, что вы о ней помните.
– Ну, появилась она у нас после зимних каникул. В дневнике – сплошь пятерки, а взгляд – как у затравленного зверька. Я ее расспрашивать начала, а она заикается. Ее мать… Имени не помню…
– Ольга Николаевна, – вставила я, и она, кивнув, продолжила: