Фаталист

– Что вам душа? От нее никакой пользы. Некоторые и вовсе утверждают, будто ее не существует. Можно сказать, ничем не рискуете.

– Но вы так не считаете.

– Я – нет. Но кто я такой? Обычный человек, а не всевидец.

– Однако ж играете в Дьявола.

– Считайте, что так.

Григорий Александрович поиграл уздечкой.

– Я должен подумать.

– Разумеется.

В голову Печорину пришла одна мысль.

– Скажите, а тот офицер, которого пользует Вернер и который чудесно исцелился… слышали о нем?

– Доктор говорил что-то такое.

– Он, кажется, стрелялся с кем-то. Играл в американскую рулетку. Не по вашему ли… наущению?

– Я думаю, вам лучше беспокоиться о своем пари, – ответил Раевич спокойно. – Подумайте о том, что я сказал. Предложение в силе. Это не шутка.

– Я поразмыслю. Душа все-таки.

– Есть еще кое-что. Условие. Возможно, оно вас заинтересует. Но о нем позже. Вы будете сегодня на балу?

В девять часов в ресторации, превращенной для этой цели в залу Благородного собрания, должен был состояться бал по подписке, на котором Печорин планировал присутствовать, чтобы познакомиться с Лиговскими – только у них он мог видеться с Верой, не вызывая подозрений.

– Непременно буду, – сказал он.

– Тогда и поговорим.

Стало ясно, что беседа окончена. Раевич обратился с каким-то вопросом к своему приятелю-банкомету, и Григорий Александрович обогнал его.

Через несколько минут Грушницкий поотстал от княжны, оставив ее на попечение матери, и поравнялся с Печориным.

– Держу пари, она не знает, что ты юнкер, – сказал ему Григорий Александрович. – Небось думает, что ты разжалованный.

– Может быть. Какое мне дело? – отозвался Грушницкий. – Ты ее ужасно рассердил. Она считает, что пугать подобным образом дам – неслыханная дерзость. Я едва смог ее уверить, что ты так хорошо воспитан и так хорошо знаешь свет, что не мог намереваться ее оскорбить.

– А что она?

– Говорит, у тебя наглый взгляд, и ты, верно, о себе самого высокого мнения.

– В этом она не ошибается. А ты не хочешь ли за нее вступиться? – спросил Печорин, желая поддеть собеседника.

– Мне жаль, что не имею еще этого права. Впрочем, ты сам себя высек. Теперь тебе будет трудно познакомиться с ними. – Грушницкий помолчал, ожидая от Печорина ответа. – Признайся, ты раскаиваешься? – спросил он через минуту.

– Если я захочу, то завтра же вечером буду у княгини, – ответил Григорий Александрович.

Юнкер скептически хмыкнул.

– Посмотрим.

– Даже, чтоб тебе сделать удовольствие, стану волочиться за княжной.

– Если она захочет говорить с тобой.

– Я подожду той минуты, когда твой разговор ей наскучит.

Проехали еще немного.

– А знаешь, Мэри очень впечатлительна, – сказал вдруг Грушницкий. – Это свидетельствует о тонкости натуры.

– Почему ты так думаешь?

– О тонкости нату?..

– Нет, о впечатлительности.

– Сегодня она сказала мне, что иногда ей кажется, будто за ней подсматривают.

– Что это значит?

– Следят.

Печорин рассмеялся.

– Поздравляю тебя, Грушницкий. Барышня прочитала чересчур много романов, и ее воображение развилось слишком бурно. Как ты намерен с этим справляться? Гляди, чтобы она и тебя в конце концов не записала в опереточные злодеи!

– Тебе бы все шутить, – недовольно сказал юнкер. – А между тем это – признаки души, глубоко чувствующей и способной к…

– Ты часто бываешь у Раевича? – перебил Григорий Александрович.

– Чтобы бывать часто, надобны деньги. Играю иногда, но в основном по маленькой.

– В тот раз, когда стрелялся Вулич, ты был при деньгах.

Грушницкий пожал плечами.

– Мне просто везло.

– Раевич не предлагал тебе сыграть в какую-нибудь игру, кроме карт? – спросил Печорин.

Юнкер настороженно поглядел на него.

– Что ты имеешь в виду?

– Игру, в которой можно в случае удачи получить сразу… много денег.

– Нет, – с подчеркнутой небрежностью ответил Грушницкий.

По тому, что он не стал расспрашивать Печорина о подробностях и о том, почему тот вообще завел такой разговор, Григорию Александровичу стало ясно, что Раевич уже предлагал юнкеру пари. Интересно, согласился ли тот. Помнится, Грушницкий мечтал о чем-то подобном: разбогатеть в одночасье и стать, таким образом, достойным женихом княжне.

Печорин покинул кавалькаду незадолго до ее возвращения в Пятигорск, сделал небольшой круг и въехал в город с другой стороны. Так его исчезновение не осталось незамеченным маленькой княжной.

Переодевшись дома, Григорий Александрович отправился в ресторацию. Он был доволен тем, как продвигаются дела – как в отношении Лиговской, так и в отношении расследования. Раевич явно был замешан если не в самих убийствах, то, во всяком случае, в их предпосылках или организации. Словом, москвич оказался темной лошадкой.