Фатальная миссия

В этот вечер Лиля Скворцова была не в духе. Еще днем, когда она собиралась на работу и гладила любимую шифоновую блузку цвета спелого лимона (она считала, что в ней особенно хороша, вожделенна для капризных денежных самцов), то нечаянно прижгла утюгом перламутровую пуговку — а запасной в ее шкатулке не оказалось! Вне себя от злости, она примерила одну за другой апельсинную, персиковую, гранатовую, малиновую, яблочно-зеленую блузки (как видим, все ее излюбленные цвета были в плодово-ягодной палитре), но остановилась, возможно в пику себе, на белой — правда ослепительно белой и столь тонкой, что при каждом движении ее дивные тяжелые груди с широкими околососковыми пятнами проглядывали на миг сквозь ткань. «Как все же это вульгарно», — машинально подумала выпускница Инъяза и криво усмехнулась: такая мысль должна быть чуждой многоопытной валютной проститутке.

Усугубил это настроение «опекун» Глебушка, дежуривший, как всегда, в холле ресторана «Националь», хапанувший героина и теперь выбиравший, кому из своих работниц воткнуть меж ляжек.

— Лилька! — воскликнул он, принимая ее норковую шубку и пялясь на колыханье полувидимых грудей. — Я тебя люблю! И не так как Платон Сократа, а более, более приземленно! Пойдем-ка со мной…

И сделал движение в сторону женского туалета, где обычно одаривал «любовью» полностью зависимых от него путан.

— Отстань, а? Я не в духе сегодня, блузку любимую прожгла, — попыталась разжалобить сутенера Лиля.

— Любимую? Лимонную что ли? Это у тебя она любимая, а у меня теперь вот эта… — И он, нагло просунув ладони под Лилины локти, властно сжал объемные груди. — Пошли, пошли…

Холодно ненавидящая весь мир, сотканный из несправедливостей и полный подонков, Лиля сидела у стойки бара, напротив ресторанного зала, тянула через соломину шампань-коблер и слушала информацию от метрдотеля.

— «Сомов» сегодня нет, Лиля, одни «налимы» да мелочь. Как всегда, полно извращенцев. Черта им в своих странах не сидится, в Москву прут…

— А вон за тем столиком что за пара толстяков: лысеющий и седой? Тоже «голубые»?

— Про этих толком не знаю. Французы, в гостинице живут два дня, порознь. К седому с утра Лариска совалась — отшил. Подолгу друг у друга бывают: может и педики…

— Как-то непохожи они на педиков, деловые больно и умильности во взаимных взглядах нет. К тому же плешивый косится на женщин… Посади-ка меня напротив него.

— Твое желанье, Лиля, для меня закон. Может, отблагодаришь когда взаимностью?

— Сволочи вы, мужики… Мало вам денег, еще и взаимность подавай. Сволочи!

— Какая муха тебя сегодня укусила, Лилечка? Глеб что ли забодал? Хочешь, я шепну кой-кому и его не станет?

— Ага… А вместо него Степка-бугай под себя возьмет, со всей сворой прихлебателей? Вместо двух раз в месяц каждый день насиловать будут — вот, радость-то… Пусть живет, дядя Федя.

Плешивый оказался заводным. Как увидел, так и впился глазами. На вид за пятьдесят, но еще очень, очень живой. Пожалуй, даже пылкий. Вот смех… Но тем лучше, за ценой не постоит. Сколько же заломить: пятьсот? Или потянет на семьсот? Надо зацепить его поглубже: зажечь в танце, блеснуть знаньем французского…

Но когда он подошел, неожиданно взял руку и поцеловал, глядя неотрывно в глаза, Лиля враз смутилась. И вдруг ощутила себя не путаной, а просто эффектной, желанной, юной женщиной. «Я сошла с ума», — смутно брезжило в голове, меж тем как она лопотала что-то по-французски в ответ на учтивое предложение потанцевать. «Это всего лишь пожилой толстяк», — урезонивала она себя, но они уже соприкасались телами в танце, и Лиля чувствовала, как жарок ток его крови, как сильно он ее желает и как пытается сдержать свои чувства в рамках пристойности. «Я — профессионалка», — механически вторила она, а самой становилось все вольготнее, все трепетнее в его руках, оказавшимися и теплыми и твердыми и настойчивыми. Все больше она льнула к его груди, сплетала с его ногами свои… Внезапно он легко провел пальцами вдоль ее позвоночника, и сладкое томленье пробежало вслед за ними от лопаток к копчику. Лиля окончательно сдалась и, закинув руки на шею французу, втиснула в него свои фронтальные прелести: губы, перси, лоно…

Танец закончился, но они и не думали расставаться. Он оперся спиной о колонну, а она повисла на его плечах, млела на груди. Потом был новый танец, еще и еще… Оба возбудились до крайности, но Лиля как дура, как в студенчестве ждала мужской инициативы.

— Лилька, ты что? — шепнула, походя Женька. — Клиент давно созрел…

Шелест был, а не шопот, только француз услышал и к тому же понял смысл.

— Вы профессионалка? — спросил он обрадованно. — В таком случае прошу Вас, пойдемте ко мне в номер. Мне так хочется Вас любить! И не беспокойтесь, я хорошо заплачу…

Слезы вдруг брызнули из Лилиных глаз: ей стало стыдно, стыдно, стыдно!

— Я Вас умоляю, — с жаром продолжал удивительный клиент. — Мне показалось, что Ваш статус позволяет миновать условности. Ведь я не могу обещать Вам ничего, кроме денег… Никакого совместного будущего. Только немного любви…

И он понурился.