Фацелия Райс: сердце дриады (СИ)

— Девять, — он ткнул в меня указательным пальцем и поднял брови, начиная хмелеть. — Мне было девять. Я стоял в дверях, когда родители поздравляли Антуана с очередной победой в конкурсе боевых искусств. С какой гордостью отец смотрел на него, с каким трепетом мать его обнимала. Со мной они никогда себя так не вели. В тот момент я стоял на перепутье. Что делать? Заплакать? Я был ребенком, имел право, — шумно оправдался он, но у меня на глазах уже стояли слезы — так живо воображение нарисовало картину обделенного лаской мальчишки. — Мог ведь заплакать, да? Мог. Сказать предкам, как мне больно, как обидно, что я тоже хочу любви и внимания. Мог до конца жизни доказывать им, что я лучше Антуана. Что меня тоже есть за что любить. Соревноваться с ним. Я бы стал тогда невероятным ничтожеством, поэтому выбрал другой путь.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Путь подонка? — вскинула бровь, усомнившись, что больше не было вариантов.

— Перестал стремиться угодить предкам, — не согласился он. — Они ждали от меня послушания? Я намерено все портил. Они хотели, чтобы я учился — я трахал служанок и сбегал с уроков. Они хотели, чтоб зарабатывал деньги? Я разбазаривал родительские кредитки.

— И чего ты этим добился?

Он посмотрел на меня так, словно не выпил только что пол бутылки алкоголя.

— Я сейчас снова на перепутье, страшная, — он сглотнул и замер, глядя на мои губы.

— Это не перепутье, Сатхейн. Это какой-то дремучий тьергхов лабиринт. Перестань вести себя как мудозвон и люди к тебе потянутся. Никто не знает, какой ты на самом деле.

Он искривил губы в довольной усмешке.

— Вот и хорошо.

— Ты думаешь, это защитит тебя от боли? Ты так ничего и не понял? Тот малыш, который отгородился от мира так ничему и не научился?

— Заткнись, иначе я тебя поцелую, — хрипло произнес он, не отрывая взгляд от моих губ.

Замолчала. Действенная угроза.

— Я тебе так противен, да?

— Ты себе противен, Грег, это куда хуже.

— Ты ведь знаешь, почему я цепляюсь к тебе, страшненькая? — он криво улыбнулся и отшвырнул полупустую бутылку.

Посмотрела на парня с сочувствием и вздохнула.

— Знаю…

Он устало откинул голову на ствол дерева и закрыл глаза. Не знаю, планировал ли он засыпать, но вырубился быстро. Идеальный вариант — снять веревки, дать Сатхейну пинка, пусть полетает и искупается. Но перед глазами теперь застыла картина недолюбленного в детстве мальчишки, который отчаянно хочет поиграть с другими ребятишками, но не знает, как к ним подойти. Он хочет почувствовать тепло любимой девушки, но боится признаться в чувствах. Боится быть отвергнутым и строит из себя подонка. Потому что так проще.

Я долго смотрела на него уснувшего — спокойного, расслабленного, беззащитного, без маски превосходства и безразличия. Солнце на прощанье коснулось его тягучими медовыми лучами и растаяло, уступив место лунному серебру.

— Ты не один, Сатхейн.

Его губы растянулись в довольной улыбке — не спал.

— Конечно не один. Потому что шантажировал тебя. По доброй воле ты бы со мной не пошла, — он открыл глаза и был уже совершенно трезв.

— Если бы ты открылся, Грегори, если бы сразу мне обо всем рассказал, я бы отговорила тебя еще в академии. Есть же другие способы привлечь внимание.

— Ага, потрепаться с предками по душам и подержаться за ручки? Нет, Райс. Мир мужчин не такой. Чтобы заслужить уважение, нам необходимо заявить о себе. Совершить какой-то подвиг или побить чью-нибудь рожу, героем стать. Увы, злодеев поблизости не наблюдаю, значит остается одно — покорить магию. Тогда никто не посмеет смеяться за моей спиной, и уже никто не скажет, что я блудный сын.

Он поднялся и, покачнувшись, схватился за ствол.

— Грегори! Пожалуйста, не надо. Остановись. Ты никому ничего не должен доказывать!

— Все будет хорошо, — он подмигнул и поддался порыву: склонился ко мне и поцеловал. Мягко, трепетно, отчаянно. — И вовсе ты не страшная, Райс. Ты самая красивая и нежная девушка из всех, кого я встречал, а встречал я немало, поверь мне. Просто хотел, чтобы ты знала, на тот случай, если… ну, если у меня не получится.

— Грег! — выкрикнула в отчаянии, но он улыбнулся мне так, словно прощался, выпрямился и уверенно двинулся к алтарю.

Я пыталась вырваться, скинуть путы, но они въедались в кожу, плотно притягивая меня к дереву.

— Грегори, ну перестань же ты! Не надо никому ничего доказывать! Сатхейн!

Но парень не слышал. Он призывал стихии, а я… ну что мне оставалось, в самом деле? Выставила щит, притягивающий заклинания и рассеивающий их.

Я никогда не видела процесс покорения стихий, даже не читала об этом и не интересовалась, но выглядело все жутко. Сначала он решил покорить воздух. Поднялся такой ветер, что глициния скрипела, истерично водила ветками. В воздух взвилась пыль, фиолетовые лепестки, мелкие камни. Грегори взобрался на алтарь и, раскинув руки в стороны, громогласно читал заклинания. Этот язык мне незнаком — что-то древнее, с примесью смутно знакомых слов.