Фату-Хива. Возврат к природе

Островитяне не торопились ложиться. Окружив тлеющие головешки, они вполголоса, чтобы не мешать нам, о чем-то оживленно переговаривались. Тиоти несколько раз произнес наши имена: видно, про нас говорил. Потом надолго взял слово старик Теи, он явно рассказывал что-то очень увлекательное. Может быть, наши спутники уговорили его поделиться воспоминаниями о поре каннибализма. Нам-то спешить было некуда, еще наслушаемся, а наши друзья собирались рано утром выходить в обратный путь.

Еще по дороге в Уиа все трое оживленно обсуждали тему каннибализма — каикаи эната. Особенно занимал этот вопрос Тиоти и Пахо. От миссионеров они слышали, что людоедство — едва ли не самый страшный грех, в котором были повинны их предки до введения христианства на острове. Каннибализм был для дедов религиозным ритуалом, они верили, что им передается сила жертвы. Однако у наших друзей, судя по всему, было довольно странное представление о том, чем плох каннибализм. Послушать их, так грех заключался в том, чтобы есть нечестивых, а язычники, которых ели их предки, как раз и были нечестивыми. Дальше начинались разногласия: наш провожатый, католик, и протестант Тиоти никак не могли прийти к согласию — причащаются ли в церкви действительному телу безгрешного Христа или это делается понарошку. Всю дорогу до Уиа продолжался этот спор.

Каикаи эната. Я ловил эти слова в паузах между рокотом прибоя, и, наверно, мне чудилось, что они повторяются чаще, чем это было на самом деле. Разговор за стеной доходил до меня обрывками, а воображение, дополняя его, разыгрывалось вовсю. Видно, нечто в этом роде творилось в душе Лив, потому что она тоже никак не могла заснуть. Невольно мне вспомнился мой тесть, который, получив от дочери письмо о наших планах, отыскал на своих полках книгу, где Маркизы описывались как край каннибалов. Что бы он сказал, узнай сейчас, что мы лежим на циновке бывшего каннибала, а ее хозяин сидит на корточках у костра за стеной? Если хижине столько же лет, сколько тестю, вполне вероятно, что в ней когда-то ели человечину. Может быть, именно здесь Теи Тетуа занимался людоедством. А между тем во внешности старика не было ничего жестокого. Надень на него белый халат и поставь его к микроскопу — вполне сойдет за университетского преподавателя. Лицом Теи Тетуа сильно смахивал на моего любимого профессора зоологии, доктора Ялмара Броха. Если он и впрямь ел мясо побежденного врага, то скорее всего из почтения к отцу или к своим повелителям, которые руководствовались религиозными убеждениями.

Ведь сидят же рядом с ним под кухонным навесом современные мирные полинезийцы, способные причащаться телу Христа. В глазах маркизцев прошлого такой поступок был бы верхом варварства. Съесть врага — можно, но своего священного Тики — немыслимо.

Пономарь не спешил ложиться спать, и всякий раз, когда он ворошил угли, оживляя костер, в нашей хижине, где число кривых жердей равнялось числу щелей, весело плясали тени. Мы рассмотрели подвешенные на деревянных крюках сосуды из коричневых бутылочных тыкв и несколько черных от масла мисок из скорлупы кокосового ореха, украшенной геометрическими и символическими резными узорами. В углу висела связка высушенных табачных листьев. Рядом с нами на земляном полу валялись старые каменные топоры, железный топор, кремневое огниво. Под толстыми потолочными балками висел причудливый длинный сундук. Гроб Теи Тетуа.

— Как заболею, — объяснил он нам, — заберусь в гроб и закроюсь. А то ведь, если останусь на полу лежать, собаки до меня доберутся.

Старик и могилу вырыл заранее возле своей хижины. Накрыл ее двускатной крышей с крестом и частенько спускался в яму, чтобы очистить от земли и куриного помета.

Еще один новый для нас мир… Сюда не заходили шхуны. Наконец-то мы ушли предельно далеко от железной хватки цивилизации.

Потухли последние угли. Мы уснули под ритмичный гул прибоя. Наши друзья, очевидно, тоже легли спать. Наутро они встали вместе с солнцем, если не раньше, чтобы отправиться в долгий обратный путь на западный берег.

Когда мы проснулись, их уже не было. Остались только Теи Тетуа и Тахиа-Момо. Такие же веселые, как вчера. Солнце сияло, птицы пели, кругом простиралась приветливая долина. Край нашей мечты. Нам бы сразу сюда попасть…

Теи Тетуа был единоличным владельцем долины Уиа; во всяком случае никто не оспаривал его прав, и мы могли выбирать для своего жилья любое место, не думая о плате. Мы были гостями в его королевстве; все, что принадлежало Теи Тетуа, принадлежало и нам. Старику было чуждо понятие личного имущества.