Фатум

Игорь не понимал, что творит Виктор, но чувствовал, что это неспроста. Парень вообще был какой-то напряженный, зажатый, как пружина, особенно когда Маша подходила близко к Игорю. Ревнует? От этой мысли Игорь невольно улыбнулся. Ревнует и делает все, что бы хоть как-то насолить мне. Вот это номер? А если серьезно, то чем они могут ему помочь? Игорь не знал ответа. Да и не знал ответа на вопрос, чем они могут ему помешать? Задачка. Сделай правильный выбор, называется. Рискнуть?

— Черт! — со злостью проговорил Игорь. — Тогда так, — он обвел парней серьезным взглядом. — Хорош пиво пить. Приводите себя в порядок. Спускаемся вниз, докупаем все необходимое. И завтра с утра в путь, на свежую и здоровую голову, выспавшиеся и бодрые.

— Вот это дело! — поддержали его парни. А Виктор, кисло улыбнувшись, пробубнил себе под нос, что до боли похожее на «бараны».

47. Бродяги и мент

Спуск начинался сразу за дверью. Золотой свет еще некоторое время освещал дорогу, но вскоре он превратился лишь светлую точку где-то наверху, далеко за спинами. Лестница, идущая по склону черной сколы, была шириной метра три. Ни поручней, ни ограждений по ее бокам не было. Отвесные склоны с обеих сторон терялись в непроглядной тьме огромной пещеры, полости в горе. Свет фонарей не мог дотянуться ни до дна этой полости, ни до стен, ни до свода. Перед глазами была лишь уходящая вниз черная лестница, прорезающая темноту и связывающая золотой коридор неизвестно с чем.

Шли не торопясь. Конечно, спускаться — это вам не в горочку идти, но все же, ноги уставали очень быстро. Даже не смотря на неплохую подготовку при спуске по ярусам, не меняющая наклона лестница отзывалась в икрах и спинах неприятным напряжением, которое стремилось перерасти в судороги.

Хоть лестница и была достаточно широкой, однако все шли друг за другом, выстроившись в цепочку по ее центру. Лишь Миха и ведомый им Моня, который при каждой попытке открыть ему рот начинал материться и обвинять всех и во всем, шли бок о бок. И то, потому что Миха придерживал кореша, дабы тот не свалился с обрыва или не учудил что-либо еще.

— Она когда-нибудь кончиться? — Леонид Васильевич, идущий перед связанным гопником и его корешем, чувствовал себя мотыльком, следующим за светлым пятном фонаря. В глазах от нескончаемого бега ступеней начало рябить. И взгляд нельзя оторвать — споткнешься, и смотреть на череду черных граней сил нет. — Надо было там остаться на отдых.

— Слушай, полковник, — Миха, идущий сзади тоже устал, но пытался держаться бодро. — Надо было? Так оставался бы. Что дальше-то пошел? Отдохнул бы, а завтра догнал. Ну, или сегодня. Черт, — парень свободной рукой почесал затылок, будто что-то вспоминая. — А какой сегодня день недели? Помнит кто?

— Среда, — ответила Анна. Девушка шла второй по счету, перед Бесом.

— А утро или вечер?

Девушка взглянула на часы. Негромко хмыкнула себе под нос.

— Ночь, второй час.

— А какого рожна мы еще не спим? — остановился на месте Миха, придерживая, задумавшегося о чем-то Моню.

— Располагайся, — Леонид Васильевич приглашающий жестом окинул ступени. — Подушечка, одеялко. Душ перед сном не желаете принять?

— Не забывайся, мент, — осадил полковника Миха. — Ты хоть и ровно идешь, но споткнуться всегда можешь. А здесь тебя тащить никуда не надо будет. Сам скатишься.

— Тоже верно, — согласился Леонид Васильевич. — Ну, значит без душа и сказок на ночь.

— Во-во, топай.

— Я прямо здесь готов оттрубиться, — проговорил Бес. — Хоть на ступенях, хоть на ходу. Глаза слипаются. Может и вправду, отдохнем?

— Да, чтоб ее… — мотнул рукой Миха. — Привал. Дальше после сна.

Ни чая, ни макарон. Где стояли там и сели. Анна, опустила голову на руки и похоже сразу уснула.

— Ань, — Бес потрогал девушку за плечо. И та от неожиданности чуть не кувыркнулась вперед. — Ань, ты положи рюкзак перед собой, чтобы во сне не скатиться.

Девушка так и сделала.

Вдоль ступенек лечь никто не рискнул. Желающих пересчитать ребрами, головой и другими частями тела все черные грани не нашлось. А лежать по ходу движения было не возможно. Каждая ступенька врезалась в тело, как тупой нож, медленно, но при этом неотвратимо. Но тем не мене уснули все. Даже Моня не стал выделываться и просто отключился.

Леониду Васильевичу снилась его кровать. Почти трехместная, мягкая, удобная. Снилась Лизонька, любимая, и тоже мягкая. Снилось, что Лизонька его целовала. Села на него верхом и елозила, елозила на нем, заставляя утопать в кровати. Снилось, что от обилия и частого ритма любви, Леонид Васильевич даже схватился за край, чтобы удержаться на месте, но рука лишь скользила по шершавой поверхности боковины и не как не могла зацепиться за нее. А Лизонька все ускорялась и придавливала сильнее, заставляя смещаться в сторону. А потом его бегемотик его поцеловала. Жадно, страстно. Воздух в груди у Леонида Васильевича закончился, а Лизонька все не отстранялась. Дышать было нечем. Леонид Васильевич захлопали руками по сторонам, но ладонь лишь больно била по твердой поверхности.