Фатум

Мама привлекла сына к себе, обняла его. Выдернула из его руки фонарик и отбросила недалеко в воду. Тот с тихим всплеском ушел под воду, еле-еле освещая темное дно. Парень уткнулся лицом в мамино плечо. Вдохнул ее запах, навечно родной, запомнившейся ему с юных лет.

— Мамочка, прости меня, пожалуйста, — он хотел сказать что-то далекое, из детства, что обычно говорят нашкодившие дети. Что он больше так не будет. А что не будет? Да то, что вся жизнь его не такая, как должна была быть, как хотела мама, да, как и он сам себе представлял, лежа в своей детской кроватке. Слезы задушили его, не позволив сказать ни слова. — Мамочка, прости.

— Я знаю, — тихо ответила женщина. — Пойдем.

Она потянула его к краю берега. Вода коснулась ног. Всплеснулась небольшими волнами. Мама отчего-то вошла в воду беззвучно. Та вроде бы даже как расступилась перед ней, образуя воздушный кокон.

Домик на острове манил теплым огоньком в окне. А вон и бабушкин силуэт у старой печки.

Вода, поднимаясь выше, обволокла ноги парня. Поднялась к животу. Фонарь в воде погас. Но Бесу это не мешало. Он видел маму, видел островок с домиком. Он знал, куда надо идти.

Мама шла впереди, держа парня за руку, вела его сквозь темноту, сквозь одиночество и грязь этого мира к спокойствию и свету.

Бес все ревел. Всматриваясь в окно приближающегося домика, он все больше погружался в воспоминания детства. Его ушибы, ссадины. Как мама умудрялась сделать так, что от простого дуновения или поцелуя боль уходила. Вот и сейчас, все тело, уставшее и измученное, воспринимало ее прикосновение как панацею, как единственное и необходимое лекарство способное залечить раны и ссадины и остудить горящую чадным пламенем душу.

— Мама, — лишь бормотал парень.

Домик приблизился еще ближе. На крыльце появилась бабушка. В своем стареньком засаленном передничке, в котором всегда крутилась у печки. Она тоже вытянула вперед руки, встречая единственного внука. Бабушка, ее песни на ночь, такие тихие и мелодичные, нежные и добрые. Они звучали как легкое журчание воды, раскачивали на волнах и погружали в сладкие детские сны.

Тело Беса и впрямь качнулось на воде, дошедшей парню до груди. Ничего. До островка оставалось уже совсем ничего. Доплывет. Тем более мама рядом.

Сзади раздался всплеск, далекий чужой. Непонятный шорох или шум коснулся сознания парня. Этот шум мешал. Отвлекал от продвижения вперед. Да и мамино прикосновение от этого шума изменилось, сделавшись жестким, и плавное мановение превратилось в дерганые рывки. Островок с домиком и стоящей на крыльце бабушкой отодвинулся дальше. Почему? Не понял парень.

— Мама? — он посмотрел на идущую впереди женщину.

Женщина уже скрылась под водой. На поверхности различалась лишь прядь седых взлохмаченных волос.

Сзади кто-то схватил за плечи и резко дернул. Рука выскользнула из маминой ладони. Бес потянулся было вперед, что бы самому ухватить маму за руку, но пальцы лишь ухватили что-то склизкое, вязкое, с противным холодком просачивающиеся сквозь пальцы. Сзади дернули еще сильнее.

Да кто там? Бес в ярости оглянулся. А в темной воде, дошедшей ему уже до лица, барахтался мент. Он пытался поддернуть к себе Беса и в тоже время сам отчего-то отбивался, скидывал с себя что-то прозрачное, похожее на студент, но в далеком свете единственного фонаря, оставшегося на суши, различить что-то больше, парень не мог. Второй фонарь с залитыми батарейками лежал где-то у берега.

Запястья вновь коснулась рука мамы и тут же обожгла острой болью. Бес обернулся, ни островка, ни домика не было. Темнота. А там, где была мама, колышется какая-то масса. Парень вскинул руку. Хватка ослабла. На запястье в свете далекого фонаря различалась какая-то слизь или какие-то слизняки.

В голове, будто что-то взорвалось.

Уже и вторую руку, и тело обвивали горячие прикосновения. Бес оглянулся на полковника, тот, видимо тоже испытывая боль и, отбиваясь от слизких гадов, все же продолжал тянуть Беса к берегу.

Ожег на шее заставил гопника рвануться к суше. Счищая скованными слизью руками эту же слизь с горла, груди, он со всей силы подтолкнул полковника к берегу, отчего сам подался назад. И обжигающая гадость снова обвилась вокруг него. Парень заорал, как, наверное, орал и мент. Рывками сдирая с себя слизняков, теряя рассудок от боли, он двинулся на далекий огонек. Голова была уже над водой, но что-то скользкое облепило ее, обжигая щеки, пытаясь заползти в глаза и рот. Вот впереди вновь появился полковник, он схватил Беса за руки поволок на берег. Боль нестерпимо жгла все тело.

Прибрежный камень зашуршали под ногами, и тело мокрое и воспламененное рухнуло на него. Свет фонаря бил прямо в лицо, которое нестерпимо жгло. Глазам было больно, но кожу жжение неожиданно отпустило. Липкая скользкая мерзость от света сползла на камень, пытаясь скрыться в темноте. Бес схватил фонарик и стал светит себе на руки. Прозрачная слизь растаявшим студнем засочилась вниз.