Фатум. Сон разума

— …президент России отправил правительство в отставку, — удивляется радио.

Глупое радио. Я знаю. Я вижу. Президент — маленький, невкусный. Пожевать и выплюнуть. От любви падаю вниз, в машину, обнимаю со всех сторон своего человека.

— Стихийный митинг на Манежной площади набирает силу, — говорит радио специально для моего человека. — Тысячи людей вышли на улицы Москвы. Несмотря на объявленное чрезвычайное положение, войска не предпринимают никаких действий.

Мой человек слушает. Я его глажу со всех сторон. Я с ним делюсь. Совсем делюсь. Будет сильный. Будет смелый. Самый-самый. Будет моим, будет мной, я буду в нем, буду с ним. Я рядышком, мой человек.

Он чувствует. Он говорит:

— При всем уважении к Тимуру Аркадьевичу, Артем Борисович, мне нужно на Манежную площадь. Понимаете? Я хорошо себя чувствую, я великолепно себя чувствую. Артем Борисович, там мои люди. Там сейчас мои студенты из «Щита». Я должен быть с ними.

Я чуть-чуть помогаю. Еще помогаю. Ну, послушай моего человека! Этот, который Борзов, тоже почти мой. Только не совсем мой. Он кормит другого, другой ему помогает, но сейчас другой знает — мой человек и его не оставит без пищи. Никого не оставит. Будет много войны, много смерти, много нового, вкусного! И надежды — и третий другой это знает. Мы все знаем. И мне разрешают. И я еще ближе к своему человеку.

Ему нужно туда, к людям. Там мы сможем быть вместе. Там мой человек примет меня.

— Хорошо, — говорит Борзов. — Как скажете, Никита Викторович. Поехали в центр.

Я смотрю на Москву.

* * *

Ник заставил Борзова послушаться — это оказалось легко, будто некто помог Нику. Он замечательно себя чувствовал, и только потребность быть в гуще событий не давала расслабиться и насладиться притоком сил.

Мысли пульсировали — отчетливые, рваные, кровожадные. Связаться со «Щитом». Собрать своих людей. Выйти к ним и подтолкнуть — как только что подтолкнул в правильную сторону Борзова.

Пора брать власть в свои руки. Убить предателей, окунуть руки по локоть в кровь.

Ник позвонил Стасу, и тот сказал, что уже все организовал, что люди идут к Манежной. Вчерашняя бойня не смутила их и не остановила, каждый горел жаждой мщения, и Нику это нравилось. Он велел Коню организовать выступление: нужны сцена, охрана, громкоговоритель. Ник знал, что так надо, ему нашептывала его собственная судьба.

Обеспокоенный Борзов повернулся к нему:

— Никита Викторович, нужно связаться с Тимуром Аркадьевичем.

Это еще зачем? Реут — в прошлом, добровольный помощник, пивший из того же источника. Реут не хотел государственного переворота, все пел о людях и человеческом. Ник сейчас мог только смеяться над высокодуховным бредом Тимура Аркадьевича.

Смута, война, конец цивилизации — нет другого способа встряхнуть этот мир.

— Нет. — Ник заглянул Борзову в глаза. — Не нужно. Ничего не нужно. У вас есть вооруженные люди? Мне понадобится охрана, я собираюсь выйти к людям.

Борзов медленно кивнул и занялся делом: надо было организовать безопасность Каверина.

* * *

Мама ушла куда-то, и Лешка сразу рванул смотреть, как оно, когда историю делают. Он бы, может, и не пошел — очень уж на выхах Ник орал и все такое, да и стремно, вчера было еще ничего, а сегодня такие толпы, вдруг затопчут. Но позвонил друг Вадька и рассказал, что «Щит» собирает людей в центре. Типа сказать правительству, что все не правы, потому что вчера много людей погибло. А сегодня такого не будет — войска на стороне Каверина (тут Лешка удивился и возгордился), и вообще это мирное шествие.

Было страшно и щекотно в животе.

Мальчишки на метро доехали до Тверской, вышли и двинули вниз, к Кремлю. Туда же текла людская река. Лешка первый раз в жизни видел такое. Страх исчез, осталась чистая радость, радость принадлежности, общности. Будто кто-то большой и теплый смотрел сверху на людей, обещая помочь и защитить. Слева и справа выкрикивали лозунги, полицейские никого не лупили. Лешке дела не было до политики. Он закрыл лицо шарфом — видел по телику, что так надо делать, — и натянул шапку по самый нос.

Какая-то тетка заметила мальчишек, напустилась на них:

— Вы что тут делаете?! Родители знают?! Ну-ка идите домой!

Лешка рванул от тетки, юркнул между другими митингующими и потерял Вадьку из вида. Заозирался, но друг будто сквозь землю провалился. Лешка пытался ему позвонить, но связи не было. Тут же захотелось на все плюнуть и быстро смотаться, закрыться в комнате, залезть под одеяло и носа не высовывать. А Вадьке потом сказать, что у Кремля был и все видел. Тем более Вадька наверняка сам уже домой смылся.

Но пристальный взгляд отовсюду стал сильней и теплей, и Лешка понял: он не один. Вокруг, вместе с ним — правильные люди, они идут в ту же сторону. И вообще, все будет хорошо. Поэтому Лешка не повернул обратно и не кинулся к метро, а продолжил путь.

Чем ближе к Кремлю, тем теснее становилось в толпе, Лешку толкали, и оказалось, что взрослые все-таки намного выше и тяжелей, чем он привык думать.