Фатум. Том четвёртый. На крыльях смерти

Тиберия моргнула, подняла глаза и посмотрела на него, будто только сейчас заметила, что он сидит за столом.

Капитан подозрительно посмотрел на нее. Любовница продолжала неподвижно стоять в своем длинном хубоне с низким вырезом, в коем хорошо были видны плавные округлости ее смуглых грудей.

– Эй, довольно дуться на меня,– он взялся за кружку.– Я солдат, Тиберия,– человек дороги… но, заметь, верующий в чудеса… Кто знает,– он усмехнулся.– Словом, за тебя!

– Остановись! – лицо ее вдруг исказила боль, ноздри трепетали.

Луис с досадой отставил кружку, и в это же время на веранду, грохоча каблуками и палашом, ввалился сержант Аракая.

– Команданте! Там, там!.. У дальней заставы… – панически заорал он. В выпученных глазах Винсенте читалось потрясение.– Убит шорник Фальсо! Кожа на лице,—сержант коснулся дрожащими толстыми пальцами своих непробритых щек,– точно сглодана… до кости.

Глава 9

Сержант был настолько возбужден и испуган, что капитан поневоле первым делом протянул ему кружку. Винсенте с благодарностью ухватился за нее и в три глотка опустошил содержимое.

– Сеньор капитан! – облизываясь, прохрипел Аракая.– Я всё понимаю, но солдаты… мы даже не обсудили условия боя…

– В этих местах уже давно дерутся без всяких условий. Ты удивляешь меня, сержант. Другие времена настали… другие.

– Я понял… Что прикажете? – утирая лицо, уже более спокойно сказал Винсенте. Вдруг глаза его закатились, а сам он, задыхаясь, вцепился себе в горло и свалился между столов.

Луис бросился к нему и приподнял голову:

– Почему, команданте? – синеющими губами прошептал Аракая. Ноги дернулись, сбивая стул, и затихли.

– Боже Всемогущий! – пелена неведения лопнула в голове Луиса, как волдырь.– Это ты?! Ты сделала это?

Он медленно поднялся и двинулся на Тиберию.

– Да, это я! Я! Насыпала яду в вино… Я любила тебя больше жизни, а ты… ты предал меня! Ты отдал сердце другой!

– Замолчи! Как смеешь? Что ты вообще знаешь о нашей любви? Я… Тереза… – де Аргуэлло едва сдержал крик.– Она мертва… и я только ищу убийцу!

– Мертва? – Тиберия провела пальцами по открытому рту и вдруг, как прежде в постели, истерично расхохоталась.– У меня чувство… я знаю… – она безумными глазами посмотрела на Луиса и вздрогнула.– Над нами всеми повисло жуткое проклятье. И если бы в твоих жилах, испанец, текла кровь моего черного народа, ты бы почуял ЕГО запах… Посмотри на себя! У тебя уже и сейчас такой вид, будто ОН схватил тебя за горло… Мы все умрем, слышишь? ОН близко. Вот я гляжу на тебя и боюсь… Твои глаза! О, они блестят – не терпится в сечу?.. Но куда несет тебя? Думаешь, ты герой? Ты – пешка в этой игре. К тому же не на своем месте.

В груди ее вдруг сделалось горячо и захотелось какого-то дикого безумного шума и света, крика, который взлетел бы выше небес. Но вместо этого, вздрогнув с пьяно-безумным ожиданием сверхъестественного, Тиберия замолчала, испугавшись своих слов… И жалкая улыбка, молящая о прощении, раздвинула ее искусанные в страданиях губы. И она, беспомощно закрыв лицо руками, упала на стойку, пугаясь его немого лица, пугаясь своих рук и мыслей.

– Тебя убьют! И меня, и его! – она кольнула пальцем в сторону ничего не понимающего Лопеса.

– Иисус с Пресвятой Девой Марией! – старик крестился, а другой рукой держался за сердце.

Луис, сжав губы, достал из-за пояса пистолет. Взгляд его долго мерил Тиберию, затем труп лежащего Винсенте, предотвратившего его смерть. Половицы захрустели. Капитан сделал еще два шага, но знакомая дума, тяжелая и неподъемная, придавила его решимость и ярость.

На какой-то миг он вспомнил глаза людей, приходивших к нему во снах, их слезы и боль, их стоны, рвущие душу… И, вспомнив всё это, его внезапно прожгла мысль: «Господи, да ведь мне доверяют ту истину, которую дано знать лишь Небу!»

Он сделал еще шаг, и скомканное сырое лицо мулатки вдруг сделалось каким-то особенно ярким, точно жемчужная луна на ночном небе. Плечи ее тряслись от рыданий, рядом что-то кричал хромоногий Лопес, суетились перепуганные слуги, нелепо задирали ножки опрокинутые стулья, но капитан ничего не слышал и не видел кроме нее.

– Это правда? Истину ты говоришь? – Луис кричал, заглушая ответ. Глаза его тоже искрились от слез и, точно омытые святой водой, они взирали на Тиберию изумленно, совсем по-иному, чем прежде. Он не мог объяснить, не мог понять, что происходит с ним, но ощущал в себе новое чувство, странное, неведомое доселе сострадание. Капитан видел эти распухшие от слез красные веки, эти дрожащие искусанные губы, но нет, не от страха, а от любви к нему, и было в этом что-то особенное, в чем читалась какая-то сложная, но одновременно ясная правда о Боге и жизни… И тут отчетливо и выпукло он вдруг понял глазами и слухом и всею истерзанной душой, что кроме его горя, не знающего берегов, есть и другая жизнь и другая судьба, со своей болью и своим океаном мук.