Фатум. Том третий. Форт Росс

Задыхающийся от бега Палыч почувствовал выступивший на лице обильный пот, когда узрел в рябой листве мелькнувшие две тени.

– Батюшка, стерегись! Вон оне!

Преображенский, тоже уловив движение в зарослях ивняка, вскинул пистолет, одновременно притирая своим телом денщика под защиту скалы.

– Не ори, и так в ушах звенит! – прошипел он в ухо старику, но в следующий момент, за два бешеных удара сердца до того, как палец готов был нажать курок, Преображенский опустил пистолет.

Из густого подлеска, что тянулся кудрявым зеленым воротником вдоль берега, расплескивая воду и скрипя дужками котелков, выбежали Соболев с Чугиным.

– Где вас черт носит?

– Вашескобродие… позвольте доложить… тамось! —Ляксандрыч с багровым от возбуждения и бега лицом пытался докричаться до капитана новостью, но рубящее, как удар палаша: «Срочно в лагерь! Готовить плот к спуску!» —заставило матросов подавиться своей бедой и броситься выполнять приказ.

* * *

Аманда приподнялась на локте, приглядываясь к голубым цветам, что клонили свои нежные головки под теплыми ласками ветра; их цвет напоминал генцианы, что росли в горах, которые окружали родовой замок Филлморов. Как ей сейчас хотелось закрыть глаза, а проснувшись, вновь оказаться дома. Привычным движением надеть на еще теплые ото сна ноги «сарацинки»²⁸ и, не дергая шнур сонетки, самой подойти к огромному резному трюмо и всласть насмотреться в зеркало. В его трехстворчатых «крыльях» золотистыми листками отражались бы догоравший ночник, тяжелая, красного дерева мебель и гобелены со сценами охоты и рыцарских крестовых походов. Рядом с застекленным эркером²⁹, что подобно бушприту³⁰ корабля выступал вперед, была бы видна потемневшая от времени шифоньерка, перламутровые змейки инкрустации которой с детства будоражили ее воображение своим затейливым мавританским узором. Но больше всего Аманда сейчас мечтала о своей кровати, покрытой вишневым камчатым одеялом, с белыми, как снег, простынями, пенные кружева коих едва не касались дубового паркета…

«Ты молода и еще не знаешь, как нужно заботливо обращаться со своей внешностью, как пользоваться тем, что даровано тебе Небом,– вспомнились ей слова бонны миссис Арден Миддлтон, которая зорко присматривала за прислугой, когда та занималась утренним туалетом юной госпожи.– За твоими волосами нужен уход, как и за кожей лица… Придет время, и ты обучишься тонкому умению леди подчеркивать красоту своих прекрасных глаз и губ… Но заботиться о сем надо смолоду…»

Аманда расстроенно вздохнула, проведя ладонью по нежной коже своего бедра, шеи… «Ах, юность… Это единственное богатство, чем мы не дорожим, когда нам еще нет двадцати». Как бы ей сейчас хотелось послать грума³¹ распорядиться запрячь прогулочную коляску, или, краше, отправиться верхом вместе с Andre на Буковые Холмы, где в звоне ручьев и щебете птиц прошло ее беззаботное дет-ство. Она вспомнила свою черную амазонку с голубой газовой лентой на шляпке, шотландскую тонкую сетку, под которую при скачках убирался тяжелый узел волос, гибкий тисовый стек³², свои высокие, на долгой шнуровке сапожки с миниатюрными золотыми шпорами, охотничий гвалт собак, выводимых из псарни отца, и подумала, что ее возлюбленный смог бы это всё по достоинству оценить… Увы, сегодняшний день, кроме двух оставшихся платьев и полуразбитых туфель, уже ничем не мог быть украшен.

Глядя на свое лежащее на песке платье, Аманда вдруг рассмеялась, вспомнив, как оно предательски разошлось по шву, когда они вели серьезный разговор в ее каюте, вспомнила и другую беседу, вызвавшую тогда в ее душе интерес:

– Le grand monde³³, как воздух: он необходим для нашего дыхания,– убежденно говорила она.

– Но согласитесь, недостаточно для жизни,– с иронией отвечал Андрей и, отшучиваясь от ее возмущения, резонил: – Положение в свете требует известного декорума, мисс. А нам, морякам, трудно угнаться за модой, за новым силуэтом жилета, манжет или пуговиц…

– А как вы относитесь к моде? – Аманда с готовностью ухватилась тогда за возможность узнать его вкусы, устав от морской качки и капитанской суровости.

Этот вопрос, казалось, поставил Преображенского в тупик. Он недоуменно качнул плечами, пыхнул трубкой, а потом, к удивлению Джессики, уточнил:

– К женской или мужской?

– Ну, скажем, к женской…

– А вы не обидитесь, мисс? – изрек он великодушно.

Ее губы чуть тронула улыбка, и капитан, как тогда показалось Аманде, впервые заметил, какой они красивой формы. А потом он шепнул ей в самое ухо, наливая в бокал вина:

– Мне отчего-то сдается, сударыня, что женская мо-да – это вечная борьба женщины между явным желанием эффектно одеться и тайным желанием раздеться. И еще я полагаю,– он без шутливой дурашливости в голосе, но с веселой искрой в глазах добавил: – Нет такой дамы, у коей хватило бы платьев, чтобы каждый раз не страдать дилеммой: «Что же мне надеть?» М-м?..

Она сдержалась от возмущения, чувствуя едкую соль его шутки, но через паузу, когда легкая досада в душе уступила место оценивающей улыбке, ответила в унисон взятому им тону: