Фауст: о возможном

Сейчас, когда я вновь переживаю эти моменты, они вновь рождают в моей душе смутное предвкушение наслаждения. Но теперь я вижу за своими переживаниями нечто большее, чем простое желание утолить жажду плоти – я любуюсь своими ощущениями, я наслаждаюсь одним только вымыслом наслаждения; но эти сладостные мысли обречены на век стать для меня источником раскаяния и огорчения. Меня терзает раскаяние за совершенные мной злодеяния. Я чувствую себя самым несчастным человеком, человеком, который едва не замарал свою жизнь, едва не испачкал свою душу, и делал это намеренно. Все, совершаемое мной, было лишь опытом, помогающим мне сделать выбор, а не выбором. В своей жизни человек зачастую сначала пробует на вкус плохое и хорошее, а потом уже делает свой выбор в сторону первого или второго, и этот выбор осознан. Но счастлив тот, кому не нужно пробовать плевел, чтобы отделить их от зерна. Я раскаиваюсь, но одного моего раскаяния мало, чтобы искупить все мои грехи. Но я верю, что мне будет даровано прощение, ибо раскаявшегося грешника Господь принимает с радостью.

* * *

5июля 1885 года.

Чувство обреченности не покидает меня вот уже вторую неделю. Я не могу понять, чем оно вызвано: тем, как до недавнего времени я распоряжался своей жизнью, или это настроение суть результат каких-то моих внутренних размышлений, которые я не в силах отследить? Если дело в том, как я жил, если дело в моих бессмысленных прегрешениях, то это, должно быть, проявление моего раскаяния. Я сожалею о содеянном, я желал бы не совершить всех этих ошибок, желал бы, чтобы нашелся кто-то, кто смог бы меня остановить… Но, видимо, в жизни всегда так: остановиться или нет, решаешь ты сам… Я не чувствую, что могу что-то исправить, что могу получить прощение за все содеянное мной, за свою глупость, и эта невозможность рождает в моем сердце чувство обреченности. Начинает казаться, что жизнь заканчивается. Уже, так скоро, она ведь словно только началась. И правда, ведь прошло всего два с половиной года с того вечера, который я интуитивно считаю началом своей новой жизни… Но за это короткое время я словно пережил и испытал все, что было заготовлено на многие десятилетия, словно бы поторопился и заглянул в коробку, в которой сложена вся моя жизнь по кусочкам, – и собрал весь пазл сразу, потворствуя любопытству и стремясь увидеть всю картину… Надо признаться, странное ощущение: словно жизнь уходит, а ты равнодушно понимаешь, что готов отпустить ее без сожаления, что даже не постараешься ее удержать, несмотря на то что эта жизнь была дана тебе как чудо…

Мысли тяжелым свинцовым грузом повисли в голове, страшные жестокие мысли, пугающие живого и живущего человека мысли, но легкое облако равнодушия окутывает их своей прозрачной невесомостью, и я почти не чувствую их пугающей тяжести. Я начинаю почти желать смерти. Но это желание пассивное: я знаю, что не буду сопротивляться, если смерть придет, но я ни шагу не сделаю ей навстречу.

Я потерял смысл жизни, я заблудился, я не знаю, что мне делать и стоит ли вообще что-то делать. Я лишен сил, лишен желаний, лишен надежд… Я чувствую себя покинутым, обманутым, обманувшимся. Я словно слепой котенок бродил все это время в темноте, надеясь найти руку, которая меня приласкает в этом большом холодном чуждом мне мире. Я брел разными дорогами к одной цели: к дому, в котором мне позволят остаться, в котором меня будут любить, в котором мне будет место. Я совсем один. Мне некуда идти, не к кому обратиться за советом, за помощью, не к кому обратиться за ответами на вопросы, которые отравляют мое существование, отвлекают меня от жизни. Я не могу жить, если я не уверен, что знаю!

* * *

12 июля 1885 года.

Какой потрясающий сегодня закат. Именно такой закат остался запечатленным в моей памяти с той далекой детской поры, которую и мне случилось когда-то пережить. Не знаю, почему, но я уверен, что мне было лет десять, когда я впервые обратил внимание на ту картину, которая словно проявляется из параллельного пространства, когда садится солнце. Я сидел на какой-то возвышенности и смотрел, как яркий диск, мой непременно друг и защитник, зевая, опускается за далекий, кажущийся лишь черно-зеленой кромкой лес.