Фавн на берегу Томи

Незваные гости подобрались на четвереньках к комоду, поднялись и склонились над таинственной книгой. На ее обложке они обнаружили выпуклые чеканные изображения четырех существ: козла, крылатого змея, черта и нагой женщины с чашей в руке. Кроме того, каждое из существ держало в руках, когтях или копытах одинаковые искусно изображенные свитки.

Чикольский завороженно протянул руку к книге, но вдруг отдернул ее назад и виновато посмотрел на Бакчарова. Дмитрий Борисович вздохнул и сам коснулся холодного бронзового переплета, покрытого бархатистой патиной, отпер замки и раскрыл книгу. На пожелтевших, украшенных по краям блеклокрасным орнаментом листах виднелись диковинные письмена. Буквы закорючками плелись одна за другой и заполняли таинственные строки без пробелов и знаков препинаний.

— Византийская вязь! — шепотом воскликнул Бакчаров. — Это греческий.

— Что здесь написано? — трепеща, спросил учителя Чикольский.

— Пес его знает, — бессильно выругался Бакчаров. — Нас только классическому греческому учили, да и то только так, для виду. А тут я вообще ничего разобрать не могу.

Визитеры отошли от комода и еще раз осмотрели комнату. У стены громоздился старинный гардероб. За фортепьяно стоял тонкий, словно проволочный, пюпитр, а за ним массивный письменный стол. Вся стена над пианино была увешана лубочными гостиничными картинами, едва ли настоящими кавказскими кинжалами и рогами для вина. Гостиничные вещи было легко отделить от вещей постояльца, так как первые были банальны и заурядны, а вещи Человека диковинны, искусно сделаны и не известны доселе даже повидавшему мир Бакчарову.

Господин учитель отошел в спальный закуток, встал на колени у старинного обитого жестью сундука и поднял тяжеленную крышку. Здесь были массивные неизвестного назначения, явно ритуальные инструменты, а некоторые приспособления и вовсе походили на изощренные орудия пыток. На всех металлических предметах были видны старинные глубокие гравировки и выпуклые чеканные изображения. Кроме металлических предметов были здесь и стеклянные колбы, реторты, заполненные густыми жидкостями пузырьки, заткнутые старыми почерневшими пробками, и хрустальные графинчики.

— Алхимия, — констатировал Чикольский, беря в руки бутылек с красночерной жидкостью. — Наверное, кровь. Может статься, драконья.

— Положи назад, — строго сказал Дмитрий Борисович.

Товарищи были так поражены увиденным, что забыли обо всем на свете. Но внезапно защелкал замок, дверь в прихожей отворилась, хлопнула, и послышался характерный звук утирания подошв на пороге, пыхтение, стягивание жестких уличных ботиков и скрип половиц. Чикольский чуть взвизгнул, а учителя сковал леденящий страх. Выйдя из секундного ступора, Бакчаров потерял власть над собой и на четвереньках, шумно стуча коленками, запинаясь о полы шинели, убежал обратно в комнату, скользнул за тяжелую штору и кубарем вывалился через окно на ослепительный дневной свет. Оказавшись на дворовой галерее возле качалки, Бакчаров вскочил на ноги и бросился через звонкую стеклянную дверь наутек, с грохотом сбил в коридоре Анисима с очередным подносом ухи, ураганом сбежал по узкой лестнице и через зал трактира покинул «Левиафанъ».

…Бедняга Чикольский, как только услышал звук хлопнувшей в прихожей двери, еще до того, как Бакчаров успел чтолибо осознать, бросился к массивному гардеробу, скользнул за тяжелую зеркальную дверцу, забился поглубже внутрь и замер, словно бы неживой.

Минуту он сидел, зажмурившись, потом, стараясь не дышать, открыл глаза и осмотрелся. Над ним во мраке, как гигантские летучие мыши, свисали черные кафтаны, мантии и, словно шутовские, льняные узорные рубахи с очень длинными рукавами и шарообразными бубенцами. В углу шкапа у его плеча стояла трость с тяжелым набалдашником в виде птичьей головы.

Донеслись мерные шаги, потом вдруг прекратились, и послышались щелчки замочков оставленной ими незакрытой книги. Потом шаги медленно перекатились по комнате, звякнули кольца штор, и послышался звук запираемых на шпингалеты окон. В комнате стало както глухо, и ужас еще сильнее сгустился над съежившимся гостем в шкапу.

Теперь Арсений понимал, что старик знает о непрошеных гостях и, возможно, сейчас начнет проверять, что у него пропало. И не в последнюю очередь в гардеробе! От этой мысли пот пробежал по спине поэта, он нечеловеческим усилием воли снял с плечиков одну из черных мантий и накрылся ею с головой. Дышал он мелко и часто, стараясь не шелестеть шелком. От мантии пахло нафталином, сыростью и пылью, и больше всего на свете Сеня Чикольский боялся чихнуть. Как только он об этом подумал, волосы в носу у него встали дыбом, и раздалось писклявое, словно мышиное «Пчхи!»

Так глупо поэт сдал себя с потрохами таинственному и зловещему Человеку. Секунды затишья, мелкая дрожь, Арсений закусил колючий войлочный рукав шинели, и скрипнувшая дверь шкапа медленно отворилась. Вешалки резко сдвинулись, и мантию с него сорвали.