Фавн на берегу Томи

Проснувшись в неопределенном положении, Дмитрий Борисович оторвал тяжелую голову от затекших предплечий и неожиданно для себя обнаружил, что уснул за столом. Не только уснул, но и выспался. Так как за окном уже давно рассвело, звонко шумели голосистые соседские дети, и тесная компания воробьев суетилась и раскачивала голую ветку ранетки перед Бакчаровым. Маленькие настенные часы с подковкой, привешенной к одной из гирь, показывали около одиннадцати часов.

То ли вчерашний вечерний визит так благотворно на нем сказался, то ли здоровый сон, но учитель внезапно почувствовал в себе силы, и отчаяние его словно рукой сняло. Он, стараясь подогреть это благодатное чувство, спешно покинул избу и направился прямиком вниз на Базарную площадь.

Там, в густой толпе и морозном тумане, он чувствовал себя безопасно. Его поражали валявшиеся всюду на людной площади ворохи бумажного сора — комки оберточных листов, старые газеты и сорванные афиши. Ветер тащил их в одну сторону, а копыта, колеса и ноги — в другую. У въезда на Почтамтскую столкнулись две лошади, опрокинулся экипаж и покосился поучаствовавший в происшествии телеграфный столб. Подоспевший полицейский едва справлялся с водоворотом объезжавших аварию телег и карет. Возле опрокинутой коляски с порванным верхом отчаянно бил и ерзал по земле копытами, силясь вскочить, упавший на бок, на оглоблю, гнедой жеребец, которому суетно и растерянно помогал бегавший вокруг него лихач, очень странный в своей чудовищной кожаной юбке. Краснолицый великан городовой, покинув полосатую будку, кричал, махая рукой в нитяной перчатке, разгоняя народ. Чьито тонкие ноги в черных шерстяных чулках, высовываясь изпод опрокинутого экипажа, безжизненно втянулись прямо на дорогу, а обступившие экипаж зеваки и не думали никого извлекать. До слуха Бакчарова донеслось, что задавлена какаято почтенная дама в енотовой шубе. Учитель окинул циничный люд презрительным взглядом и, чтобы не оказаться одним из них, сквозь рыночный муравейник наискось пересек площадь и стал бродить по другой ее стороне.

Несколько раз подбирался Бакчаров к Набережной улице, проходил совсем близко от кованой ограды губернаторского сада и самого «Левиафана». Но тут же удалялся через торговые ряды на берег большой томской реки и бродил там в тумане вдоль грязной необорудованной парапетом набережной — от Черемошкинских пристаней с одного конца площади до устья речки Ушайки в другом конце. Здесь был новый двухэтажный трактир из красного кирпича с большими, широкими, островерхими окнами. Над ним была вывеска «Трактиръ „Славянский базаръ“. На набережной ветром и туманом веяло сильнее, и вскоре учитель совсем продрог.

На другом конце площади, за губернаторским домом, куда часто украдкой обращал взор Бакчаров, в белесой высоте призраком маячил купол Благовещенского собора. В дымке диковинный храм казался Бакчарову бесконечно далеким и оттого еще более громадным. Учитель остановился в потоке прохожих, словно завороженный этим призрачным куполом. Снежная мгла лишила белый храм основания, и оттого черный купол, казалось, парит по воздуху, словно снежный мираж, над домом губернатора. Очнувшись, Бакчаров испугался остановившегося неподалеку прохожего с отталкивающим лицом, закуривавшего папиросу и исподлобья глядевшего на него. Дмитрия Борисовича смутило то, что прохожий не отвел сосредоточенного взгляда, заметив, что учитель тоже на него смотрит. Бросив под ноги спичку, давненько не бритый человек в забрызганном грязью драповом пальто выдохнул на ветер густое облако дыма и тут же смешался с толпой. Тревожное оцепенение оставило учителя, и он, придерживая фуражку, широким шагом пошел в другой конец набережной, подальше от еще одного странного незнакомца.

Третий раз в парной гуще и в равномерном гуле городской суеты проходя мимо симпатичного здания «Славянского базара», Бакчаров понял, что причина свинцовой тяжести его членов скорее всего коренится в том, что он уже вторые сутки как ничего не ел. Нащупав в кармане рубль с копейками, он направился прямо в трактир.

2