Фаворит

— Я ничего не понимаю, ваше высокопреосвященство… — здесь я сказал правду. Стройная и зловещая картинка злодейства Мергерит, уже построенная мной, начала рассыпаться.

— Сейчас поймете. Идите за мной… — Кардинал встал, резко развернулся и вышел в дверцу за портьерой.

Узкая винтовая лестница закончилась в глубоком подземелье. В свое первое посещение архиепископства я уже был здесь — и сейчас испытывал те же чувства. Какие? А какие чувства может испытывать нормальный человек в застенках инквизиции? Впрочем, тут я погорячился, нормальным я себя уже давно не считаю.

Де Бургонь быстро прошел по узкому коридору, построенному так, что в нем было слышно все, что происходило за стеной, и стукнул особым образом по мощной, окованной железными полосами двери. Она немедленно распахнулась.

Большая комната с низким сводчатым потолком, ярко освещенная масляными светильниками, аккуратно побеленные стены. Секретарь и два писца — в черной одежде, два дознавателя и старший инквизитор — в рясах. В роли инквизитора выступал фра Георг, тот самый румяный толстячок, с которым я беседовал перед отъездом.

Вдоль дальней стены в образцовом порядке разместились пыточные станки и инструментарий. С ними увлеченно возились два подпалачника, а сам мэтр палач, похожий на благообразного бухгалтера-пенсионера, при виде кардинала вскочил и согнулся в раболепном поклоне. Чистенько, удивительно чистенько для этого времени, но вонь стоит просто удушающая. Знаете, как в мясном магазине.

Все как всегда. Вот только где объект дознания? Мысль о том, что этим объектом могу быть я, пронзила ледяной стрелой мозги, но после того как рука легла на эфес эспады, мгновенно растаяла. Спокойнее, бастард, спокойнее.

Фра Георг окинул меня пустым взглядом, поклонился в ответ на кивок кардинала и дал какой-то знак секретарю. Тот обернулся к палачу. И сразу же оба подпалачника сорвались с места и исчезли в боковой дверце пыточной.

Кардинал, кряхтя, присел в кресло с высокой спинкой и молча показал мне рукой на табурет рядом. Два латника церковной стражи с короткими алебардами в руках, лязгнув сабатонами, встали у двери, через которую мы вошли.

Долгое время ничего не происходило. Фра Георг внимательно просматривал какие-то свитки и передавал их кардиналу, дознаватели откровенно скучали, писцы чинили перья, секретарь тупо смотрел на дыбу. Меня все игнорировали. Я был здесь чужаком, которого никто не хочет признавать и даже замечать.

Вдруг двери скрипнули, и подпалачники втащили в пыточную закованного в кандалы мужчину в одной грязной камизе. Его голова, покрытая слипшимися от пота длинными прямыми волосами с проседью, безвольно висела на груди.

Кто это, мать его?.. Я чуть не подскочил, чтобы задрать мужчине голову и увидеть его лицо, но чудовищным усилием сдержал себя.

Подпалачники ловко усадили узника в пыточное кресло и защелкнули на руках и ногах зажимы. Его голова так и осталась висеть на груди.

— Кх… — Секретарь встал, гулко откашлялся и заговорил густым басом, очень неожиданным для такого субтильного телосложения. — Ваше высокопреосвященство… — последовал почтительный поклон в сторону кардинала. — Высокоуважаемый трибунал…

Я его почти не слушал, всматриваясь в пристегнутого к креслу мужчину. Очень худой, но не в результате истощения, а из-за особенности телосложения. Выше среднего роста, жилистый, мышцы развиты правильно, руки и икры мускулистые…

— …на предыдущем допросе, проведенном без мер убеждения, обвиняемый…

Худое длинное лицо с острыми чертами, выдающийся подбородок с неряшливой бородой, крючковатый нос… Да говорите уже, кто он!..

— …назвался…

Мужчина неожиданно поднял голову, обвел помещение полубезумным взглядом и уставился на меня. На длинной шее с острым торчащим кадыком открылся грубый шрам, идущий от подбородка к ключице.

— …Шарлем из Лиона, дворянином, и отринул все обвинения…

Мгновенно наступило удивительное спокойствие. Удивительное потому, что, по идее, я должен был… Даже не знаю, как сказать, что я должен был сделать, но передо мной сидел, мать его, долбаный живой мертвец Гийом де Монфокон. Ошибиться было невозможно — вот этот рваный шрам на его шее устроил лично я. Да и морду этого ублюдка запомнил на всю жизнь.

Лицо де Монфокона при виде меня страшно исказилось. Он дернулся, едва не сорвал кресло с места и взвыл, как загнанный волк:

— Бастард!!! Ты…

Глаза старшего инквизитора блеснули, как у идущей по следу ищейки, но в голосе отсутствовали даже следы эмоций:

— Вы знаете этого господина?

— Я? Конечно, знаю!.. — Гийом расхохотался безумным каркающим смехом. — Конечно, знаю!..

— Остановить допрос, — внезапно сухо и четко приказал кардинал. — Заткните ему рот. Всем удалиться. Отец Георг, вы останьтесь…

Через мгновение в пыточной камере остались только я, де Бургонь, старший инквизитор и де Монфокон, жутко мычащий сквозь кляп во рту.

— Итак, мой друг… — кардинал обернулся ко мне, — несомненно, вы узнали этого человека.

— Да, ваше высокопреосвященство. И у меня не хватает слов, чтобы выразить признательность вам, — удивляясь своему спокойствию, ответил я.