Фаворит

Человек, который скакал следом за мной, когда упал Билл, тоже был вызван на допрос. Это был жокей-любитель, он жил в Йоркшире, и ему пришлось проделать большой путь, чтобы приехать сюда. Он сказал, глядя на меня с извиняющимся видом, что не заметил ничего подозрительного и что, по его мнению, это было обычное падение. Неожиданное, может быть, но абсолютно не загадочное. Он просто излучал здравый смысл.

– Не говорил ли мистер Йорк кому-нибудь в тот день о возможном существовании проволоки? – спросил следователь скептическим тоном.

Нет, мистер Йорк ничего такого не говорил.

Подытожив показания медицинской экспертизы, полиции и других свидетелей, следователь установил, что майор Дэвидсон умер от повреждений, полученных во время скачки с препятствиями и нанесенных упавшей на него лошадью.

– Я убежден, – сказал он, – что это падение было несчастным случаем.

Перепутав время, местная газета не направила на это дознание своего представителя, и за отсутствием подробного отчета в вечерней и утренней газетах обо всем этом появилось лишь по коротенькому абзацу. Слово «проволока» в нем вообще не упоминалось. Это упущение меня не особенно огорчило, а Сцилла явно вздохнула с облегчением. Она сказала, что не вынесла бы расспросов друзей, не говоря уж о репортерах.

Похороны Билла состоялись в пятницу утром, присутствовали на них только члены семьи и самые близкие друзья. Держа угол гроба на плече и мысленно прощаясь с Биллом, я твердо знал, что не успокоюсь, покуда его смерть не будет отомщена. Я не знал, как это можно выполнить, и, как ни странно, не чувствовал потребности спешить с этим, но в свое время, мысленно обещал я Биллу, в свое время я это сделаю.

Сестра Сциллы приехала на похороны и должна была пожить у них два-три дня. Я не остался на обед после похорон – на следующий день предстояли скачки и мне следовало позаботиться о форме. Я поехал в Лондон, чтобы провести в конторе долгие часы, улаживая всякие мелочи со страховкой и пошлиной по целой серии перевозок медной руды.

Конторский штат был очень квалифицированным. Мои обязанности сводились к тому, чтобы обсуждать с Юзом, моим старшим помощником, повседневные дела компании, принимать решения и утверждать составленные им планы, а затем подписывать бесчисленные письма и документы. Это редко отнимало у меня больше трех дней в неделю. По субботам была еще еженедельная обязанность писать письмо отцу. Я чувствовал, что он пропускает все мои сыновние излияния и рассказы о скачках, а сосредоточивает свой острый ум лишь на отчете о делах за прошедшую неделю и на моих мыслях о будущем.

Эти субботние отчеты были частью моей жизни в течение уже десяти лет. Школа? Домашние задания могут подождать, говорил мой отец. Для меня гораздо важнее знать все детали относительно империи, которую мне предстоит унаследовать. Ради этой цели он постоянно заставлял меня изучать бумаги, которые приносил из конторы домой. К тому времени, когда я окончил школу, я мог с одного взгляда оценить значение роста мировых цен на сырье, хотя не имел ни малейшего представления о том, когда, например, был обезглавлен Карл I.

В пятницу вечером я с нетерпением ждал Кэт. Без тяжелой куртки и фетровых сапожек, которые были на ней в Пламптоне, она оказалась еще восхитительнее. Она была в сверкающем красном платье, простом, но явно очень дорогом, ее темные волосы падали на плечи. Казалось, она светится изнутри одной ей присущим искрящимся огнем. Вечер прошел весело и, по крайней мере для меня, вполне удовлетворительно. Мы ели, танцевали, болтали.

Когда мы лениво покачивались в медленном ритме музыки, Кэт вдруг внесла единственную печальную ноту в этот вечер.

– Я видела в газете несколько строк о дознании насчет вашего друга, – сказала она.

Я прикоснулся губами к ее волосам. Они сладко пахли.

– Смерть от несчастного случая, – пробормотал я. – Но я в это не верю.

– Да? – Кэт подняла на меня глаза.

– Как-нибудь я расскажу вам, когда мне самому будет ясна до конца вся эта история, – сказал я, любуясь линией ее шеи. «Как это странно, – подумал я, – что можно одновременно испытывать два совершенно разных и очень сильных чувства: удовольствие отдаваться во власть музыки, держа в объятиях Кэт, и в то же время мучительно сочувствовать Сцилле, пытающейся приноровиться к своему одиночеству где-то за восемьдесят миль отсюда, на обдуваемых всеми ветрами холмах Котсуолда».

– Расскажите сейчас, – сказала Кэт, явно заинтересованная. – Если это не несчастный случай, так что же?

Я колебался. Мне не хотелось, чтобы грубая реальность нарушила волшебное очарование этого вечера.

– Ну же, ну! – понукала она меня, улыбаясь. – Теперь уж вы не смеете останавливаться, не то я умру от любопытства.

Тогда я рассказал ей о проволоке. Это так потрясло ее, что она перестала танцевать, и мы неловко остановились посреди зала, поэтому другие скользящие мимо пары невольно налетали на нас.

– Господи, – проронила она, – как… как это подло!