Фаворит

– Как-нибудь я расскажу вам, когда самому будет ясна до конца вся эта история, – сказал я, любуясь напряженной линией ее шеи, когда она подняла ко мне лицо. Как это странно, подумал я, что можно одновременно испытывать два совершенно разных и очень сильных чувства: удовольствие отдаваться во власть музыке, держа в объятиях Кэт, ив то же время мучительно сочувствовать Сцилле, пытающейся приноровиться к своему одиночеству где-то за восемьдесят миль отсюда, на обдуваемых всеми ветрами холмах Котсуолда.

– Расскажите сейчас, – сказала Кэт, явно заинтересованная. – Если это не несчастный случай, так что же?

Я колебался. Мне не хотелось, чтобы грубая реальность нарушила волшебное очарование этого вечера.

– Ну же, ну! – понукала она меня улыбаясь. – Теперь уж вы не смеете останавливаться, не то я умру от любопытства.

Тогда я рассказал ей о проволоке. Это так потрясло ее, что она перестала танцевать, и мы неловко остановились посреди зала, так что другие скользящие мимо пары налетали на нас.

– Господи, – сказала она, – как.., как это подло! Она потребовала, чтобы я объяснил, почему следователь вынес такое решение. Я сказал, что вместе с проволокой исчезли доказательства, что это не просто несчастный случай. Тогда она сказала:

– Я не могу перенести мысль, что люди, совершившие такую отвратительную проделку, останутся безнаказанными.

– Я тоже. И они не останутся безнаказанными, даю вам слово, если только я смогу что-нибудь сделать.

– Это хорошо, – серьезно сказала она. И мы снова начали покачиваться в такт музыке, и я опять обнял ее, и мы поплыли в танце. Мы больше не упоминали имени Билла.

В этот вечер мне казалось, что мои ноги явно не в должном контакте с полом, и незнакомый мне трепет сотрясал мои колени. Но Кэт, казалось, ничего не замечала: она оставалась остроумной, брызжущей весельем и уж ни капельки не сентиментальной.

Когда наконец я усаживал ее в машину, присланную дядей Джорджем из Суссекса, я почувствовал, как это больно – любить. Я был возбужден, взвинчен, полон тревоги, потому что был уверен, что ее чувство ко мне далеко не так сильно, как мое к ней.

Я уже знал, что хочу жениться на Кэт, и мне было горько думать, что она может не полюбить меня.

На следующий день я отправился на скачки в Кемптон-парк. Около весовой я столкнулся с Дэном. Мы поговорили о том о сем – о погоде, о лошадях, о ближайших планах Пита относительно нас. Обычные жокейские разговоры. Потом Дэн спросил:

– Ты встречался с Кэт вчера?

– Да.

– Куда вы ездили?

– В «Ривер-клуб», – ответил я. – А ты куда возил ее?

– В «Ривер-клуб», – сказал Дэн.

– Черт подери, – сказал я. Но мне пришлось засмеяться.

– Значит, мы квиты, – сказал Дэн.

– А она приглашала тебя в гости к дяде Джорджу? – добавил я подозрительно.

– Я еду туда сегодня после скачек, – сказал Дэн, улыбаясь. – А ты?

– В следующую субботу, – сказал я мрачно. – Знаешь, Дэн, она безобразно дразнит нас.

– Я это выдержу, – сказал Дэн. Он хлопнул меня по плечу. – Не будь таким несчастным, все обойдется.

– Вот этого я и боюсь, – вздохнул я. Он засмеялся и пошел в весовую. В тот день происшествий не было. Я скакал на моей большой черной кобыле в скачке для молодняка, и Дэн опередил меня на два корпуса. В конце дня мы вместе пошли к автомобильной стоянке.

– Как поживает миссис Дэвидсон? – спросил Дэн.

– Неплохо, если принять во внимание, что у нее выбили почву из-под ног.

– Сбывается кошмар жокейских жен.

– Да, – сказал я.

– Вот это и заставляет остановиться, прежде чем попросить девушку, чтобы она согласилась жить в этой вечной тревоге.

– Кэт? – спросил я.

– Пожалуй. А ты против?

– Да, – сказал я, стараясь говорить легко. – И еще как. Мы подошли сначала к его машине. Он положил на сиденье свои скаковые очки. Его чемодан был на заднем сиденье.

– Пока, приятель, – сказал он. – Подробности письмом.

Я смотрел, как он отъехал, И помахал ему вслед. Я редко кому завидовал. Сейчас я остро завидовал. Дэну.

Я влез в свой «лотос» и развернул его низкий синий нос к дому.

На дороге через мейденхедский лес я увидел автофургон с лошадьми. Он занял всю дорогу, на земле были разбросаны инструменты, капот был поднят. Подъехав ближе, я сообразил, что машина сломалась на пути в Мейденхед. Вдоль фургона человек водил лошадь взад и вперед.

Человек, стоявший у капота, почесывал затылок, а увидев меня, жестом попросил остановиться. Я подъехал к нему вплотную. Он подошел и просунул голову в окно моего «лотоса». Средних лет, ничем не примечательный человек в кожаной тужурке.

– Вы что-нибудь понимаете в двигателях, сэр? – спросил он.

– Думаю, что меньше вас, – ответил я, улыбаясь. Руки у него были в машинном масле. Если уж водитель этакого фургона не мог найти, почему барахлит мотор, для любого другого это тем более была сплошная морока. – Но если хотите, я отвезу вас в Мейденхед. Там уж кто-нибудь найдется, кто сможет помочь.