Фаворит из будущего

„Эх, сейчас подлечить Елизавету Петровну, чтобы она успела дожать пруссаков, и тогда этого инфантильного Петра Федоровича убивать не пришлось бы“, – Александр стал лихорадочно вспоминать, что историкам было известно о болезнях императрицы Елизаветы Петровны.

Дочь Петра Первого унаследовала от своего отца не только высокий рост, но и здоровье, которое никак нельзя назвать крепким. Как и Петр Великий, она страдала эпилептическими припадками, особенно накануне смерти, после которых она по три-четыре дня находилась в состоянии, близкому к летаргическому – не двигалась и не могла говорить. Унаследовала Елизавета и тягу к спиртному. За два года до смерти можно с полным основанием утверждать, что дщерь Петрова спилась. Алкоголизм последней третьей стадии, конечно же, усугубил эпилепсию.

Не добавляли здоровья императрицы ее стремление выглядеть ослепительно. Поэтому она активно пользовалась испытанным женским средством – косметикой. В ту пору был чрезвычайно популярен бледный цвет лица, как признак аристократичности. Он достигался покрытием кожи обильным слоем пудры. Очень дорогой и …. очень вредной, так как в состав входили свинцовые белила. Применялась и более доступная, но еще более ядовитая пудра с… мышьяком! В остальных косметических средствах, которые использовала знать, были соли ртутной и азотной кислоты. Вот уж действительно тогда женщины приносили много в жертву красоте!

С годами и под воздействием такой убойной косметики, ослепительная красота Елизаветы стала меркнуть. Поэтому приходилось еще больше наносить на себя свинца, ртути и мышьяка.

К унаследованной эпилепсии и алкоголизму, активному использованию вредной косметики добавился и беспорядочный, а также распутный образ жизни. Елизавета не признавала никаких общепринятых временных норм и никогда не соблюдала какого-то определенного режима дня. Она могла обедать в три часа ночи, а завтракать вечером.

После совершенного ночного переворота императрица всю жизнь боялась, что с ней поступят так же, как она поступила со своей предшественницей по трону. Поэтому редко ложилась спать до рассвета.

От своего отца Елизавета унаследовала и гиперсексуальность. В истории навсегда останутся две фразы. Одна прусского посла Мардефельда: „Она ежедневно по нескольку раз приносит жертву на алтаре матери Амура“ и генеалога князя Петра Долгорукова: „…истомленная распутством и пьянством Елизавета скончалась на пятьдесят третьем году от рождения, и дом Гольштейн-Готторпский вступил на престол всероссийский“.

Так что было отчего императрице Елизавете Петровне умирать сравнительно еще молодой. К своим пятидесяти двум годам она напоминала развалину. Правда красиво задекорированную пышными платьями и дорогой косметикой.

„Ее в первоклассную клинику с умными профессорами и тогда бы не случилось второго чуда Бранденбургского двора. А кто я? Студент-историк, только понаслышке знающий о возможностях медицины 21 века, об антибиотиках и гормонах. Да и где их брать здесь, в 18 веке? – эта мысль Александра уныло проползла по извилинам и со вздохом исчезла. – Да если бы еще и знать точно, отчего она умерла“.

Студент-историк морща лоб, вспоминал, что он читал по этому поводу. Очевидцы смерти Елизаветы писали, что за неделю до ее кончины начались сильные рвоты с кровью и кашель. Уже в 20 веке писали, что это может быть цирроз печени в совокупности с пороком сердца, и осложнившийся смертельными кровотечениями из варикозно-расширенных вен пищевода. Мог быть лейкоз или даже сифилис. Некоторые склонялись к версии отравления.

„Ну, уж не сифилис, это точно. Хотя Елизавета была еще той гуленой. Шувалов после ее смерти еще тридцати пяти лет прожил. И никакого сифилиса у него замечено не было, – Чернышев украдкой посмотрел на последнего любовника императрицы. – Вот в отравление я поверю. Кашель, рвоты, кровохарканье. Точно Маунси свою руку приложил“.

– Наука достигла больших возможностей во многих сферах, – медленно заговорил Ломоносов. – О здоровье человека мы знаем больше, чем Гиппократ и Авиценна. Но токмо есть ли уже знания, которые помогли бы императрице? – последние слова ученый сказал очень тихо.

– Так на то вы и ученый, Михайло Васильевич, чтобы нужные знания у природы забирать! – воскликнул Шувалов. – Мне ее лекарь Маунси сказывал, что у императрицы чрезвычайно воспалённое состояние. Так нельзя ли как-то убрать его? Вычистить из тела государыни? – сановник провел ладонью по столу, будто вытирая на нем пыль.

– Органы человеческие не похожи на бутылки, которые от пыли хозяйка вытирает, доставая из погреба, – тихо сказал Ломоносов. А воспаление, как я разумею, кровью разносится по всему телу и оно не токмо снаружи, но и внутри каждого органа есть. Да и само воспаление не есть пыль, тряпкой вытираемой.

В кабинете повисла тишина. Шувалов сидел, откинувшись в кресле и недовольно сжимая губы. Ломоносов, опустив голову, сверлил взглядом пол.

Чернышев увидел, направленный на себя взгляд фаворита.

– Ты, что скажешь? – произнес тот. – Можно ли что-то придумать, чтобы очистить тело государыни от воспаления?