Фаворит Марии Медичи

– Ваше высочество, готовится… – барон наклонился еще ниже, почти касаясь губами бледного уха Конде, – готовится ваш арест!

– Зверь им не по зубам! – расхохотался принц, представив Марию Медичи, прыгающую вокруг него с приказом об аресте. А за ее плечом – епископа Люсонского. Армана, как епископ предложил себя называть в их последнюю встречу, гарантируя безопасность и неприкосновенность.

– Пейте, барон!

Наблюдая, как Вьетвиль пьет, Конде все же решил получить завтра аудиенцию у ее величества.

Жирная регентша, в то время когда принц срывал плоды наслаждения, в поте лица освобождала свой гардероб от платьев, сваливая роскошные наряды прямо на постель.

– Живей, Кончино! Presto, presto, presto, signori!** – шипела она на Кончини, застрявшего под кроватью.

– Моя поясница, Святая Мадонна! – охнул он, наконец распрямляясь – Один влезет.

– Пара! Синьор, извольте расчистить место хотя бы для двух! – уперев руки в боки, вскричала Мария. – Арман, сколько еще осталось?

– Еще полдюжины! – немедленно ответил Арман, налегая на очередной ящик. – Как раз войдет!

Епископ Люсонский поставил ящик в гардероб, вытер с лица пот и отправился за следующим. На крышке каждого была надпись «Seta di Napoli»***, однако каждый весил столько, словно набит был не шелком, а свинцом. Так оно и было.

Взяв с маршала Теминя, коменданта Лувра, страшную клятву хранить тайну, Леоноре удалось доставить в покои королевы шестнадцать ящиков с оружием – под видом шелка. Отпустив солдат, также связанных клятвой, Леонора решила спрятать оружие в гардеробе королевы, а те, что не влезут – под кровать. И маршал д’Анкр воевал там с королевским ночным горшком, освобождая место для палашей, мушкетов, пороха и пуль.

– Полог задернем, и никто ничего не заметит. До завтра, – отдуваясь, произнесла королева. Епископ Люсонский опустил глаза. Заваливая постель платьями, королева собиралась провести ночь в потайном будуаре – вместо того чтобы, например, молиться! Ведь завтрашний день, на который был намечен арест принца Конде, вполне мог стать для нее последним – если не в жизни, то на посту регентши.

Кончини пнул последний ящик под кровать, страдальчески сморщился, держась за спину, и подмигнул Арману. Опираясь на куда больший опыт сосуществования с Марией Медичи, он мог посоветовать своему молодому преемнику только смириться. От поцелуев уста не блекнут.

Аудиенция проходит без неожиданностей: для Марии Медичи. Она рассыпается в любезностях и заверениях в совершеннейшем почтении и преданности «кузену», так что у Конде не остается никаких подозрений. Людовик бледнеет, заикается и чувствует себя неуютно – ведет себя как всегда. Было бы хуже, если б он вдруг расправил плечи и развязал уста – Мария Медичи специально берет его на аудиенцию, чтобы почувствовал, каково это – улыбаться и глядеть в глаза человеку, которого через час уничтожишь.

Об убийстве принца речи нет, но это – результат доброй воли Марии Медичи и ее нежелания обострять ситуацию. Оружие роздано. Гвардейцы Кончини затаились в галерее перед залом, где идет аудиенция. Маршал Теминь арестовывает Конде сразу, как только тот покидает зал – к полному изумлению принца. Интересно, хватит ли у него ума понять, что его могли отправить не в Бастилию, а прямиком на тот свет?

Как отправился к праотцам герцог Тосканы Франческо Медичи – ее отец. Высокий большеглазый мужчина с треугольным лицом, обрамленным аккуратной черной бородкой, о которую так любили тереться щеками она и бедняжка Филиппино… Отец был с ними ласков – даже больше, чем мать, все время проводившая в молитвах или на одре болезни – семь беременностей за одиннадцать лет дались ей тяжело, а восьмая – убила.

Перед глазами встало лицо матери, искаженное предсмертной мукой: коричневые круги вокруг глаз, распухшие синеватые губы, к которым прилипла золотистая прядь, впервые не загнанная под сетку…