С этими словами он ударил коня каблуками, тот порысил через ворота, бросился в галоп, распугивая гуляющих по улице кур. Я смотрел ему в след. Что ж, первый пункт плана выполнен, и даже пока без особых затрат. Правда, немного настораживала легкость, и даже некоторая торопливость, с которой Север продал имение.
Причины обнаружились едва ли не сразу. Я велел собрать на стол, а сам пошел вытряхнуть пыль. Переодеться пока было не во что, Север обещал прислать мои вещи на следующий день, но я тщательно умылся в тазу, ощущая изучающий взгляд служанки, что стояла рядом с кувшином воды.
Кажется, прислуживать мне за обедом вышли вообще все служанки. Причем, все они были как на подбор молодые, в самом расцвете сил, симпатичные, с косами толщиной в руку. Улыбались приветливо и обещающе, стараясь задержаться возле меня подольше. Меня бросило в жар, кусок не лез в горло, в черепе гулко стучало.
Колоссальным усилием воли я разогнал всех, выдохнул, потер лицо. Встал, скрипнув по полу ножками стула, ноги сами понесли на двор, за ворота. Вечер еще только начинался, свет приобрел слегка красноватый оттенок. Или это у меня до сих пор перед глазами красная пелена? Я зло выругался, твердым шагом отправился к церкви.
Двери были распахнуты настежь. Внутри, за тонкой занавесью из пыли, что-то бубнил себе под нос, возясь у алтаря, отец Евхаристий. В слабом свете из забравшихсявысоко под своды окон лысая макушка святого отца блестела, как отполированная. Обернувшись на мои шаги, он бросил тряпку, которой смахивал пыль, сказал недовольно:
— И стоило обижать человека? Все в порядке у нас, службы идут… по праздникам… чего еще надо?
Я пожал плечами, продолжая осматривать помещение. Высокие бревенчатые стены, вдоль них — полукруглые светильники, изображающие не то восходящее, не то закатное солнце. Свечи в каждом оплыли, почти выгорели. Никаких икон, росписи, только большое, во всю стену, Солнце, для медного слишком яркое. Золото?
— Я тут человек новый, так что в ваши с прежним хозяином дела лезть не буду, — сказал я, продолжил, заметив, как засверкали глаза священника: — Так что делайте все то же, что обычно делали. Думаю, это будет не трудно. Мне еще предстоит изучить записи, домовые книги, разобраться в местном управлении, а потом мы с вами решим, как поступить дальше.
— Благодарю покорно. — Евхаристий кивнул с плохо скрываемым недовольством. — Приглашаю вас на утреннюю службу, барон.
— Обязательно. А что, много народу приходит?
— На моих службах… обычно бывают все. Или почти все. Из соседних деревень приезжают!
— Что ж, готовьте все, как следует!
Мы обменялись поклонами. Я направился к выходу с легким чувством, что сделал что-то не так. Попробовал определить, что же именно, но причина ускользала, тогда просто отмахнулся: вернусь к этому позже. Солнце клонилось к закату, я прищурился, ощущая его мягкое тепло на лице. Где-то за околицей ревели коровы, пастухи гнали их обратно в деревню. Пели, возвращаясь из полей, бабы. На дороге со стороны леса темнели телеги, нагруженные дровами. Я смотрел на все это, как на хорошо отлаженный механизм, способный работать и без постоянного присмотра хозяина. Игнат, кажется, управленец хороший, все довольны, кругом чисто. Недовольные жизнью люди петь не станут. И все же, немного не вписывался в общую картину отец Евхаристий. Церковь в ранних обществах играет едва ли не главную роль. Здесь же она бездействует, буквально спит, и ничего не разладилось, все идет своим чередом. Нужно обсудить этот вопрос со старостой.
В доме старосты горел яркий свет, масла тут не жалели. Я поднялся на крыльцо, пару раз грохнул кулаком в дверь. Отворили почти сразу, знакомый уже мальчишка глянул исподлобья, тут же бросился звать отца. Игнат появился, вытирая огромные руки о полотенце, на лице и в бороде блестели капли воды.
— Господину что-то нужно?
— Да, хотел кое-что обсудить, но вижу, не вовремя.
— Ничего-ничего! — пробасил староста суетливо. — Мы ужинать собирались, так что прошу к нам!
Я взвесил все «за» и «против». Есть еще не хотелось, но раз уж решил познакомиться с бытом своих людей, то зачем отказываться?
Мы прошли в просторную светелку, в которой накрывали в теплое время года. В высокие окна проникали закатные лучи, но на стенах и столе горели светильники. Их запах смешивался с ароматом супа и каши, которые притащила на длинном ухвате жена Игната. Женщина была под стать старосте, высокая, с крепкой фигурой. Волосы убраны под простой платок, на лице ранние морщины, но все еще красива, как красивы бывают зрелые женщины. Ей помогали старшие дети, девочка лет пятнадцати и парень немногиммладше. Хитроглазый мальчонка усаживал на высокий стул совсем маленькогобратца, которому было не больше года. Я повертел головой, ожидая увидеть остальных: здесь в семьях редко бывало меньше десятка детей. С языка рвался вопрос, но я вовремя заткнул себя. Смертность тоже была запредельной, так что многим оставалось только радоваться, что хоть кто-то уцелел.