Фаворит. Том 1. Его императрица

– Кажется, все уже ясно… Надо будет, так и перемену в Бахчисарае произведем: на место Сагиб-Гирея сядешь ты, верный сокол степей ногайских… Что вам пользы от султана? А здесь ты сам видел преимущества европейской жизни, я не держала своих дверей от тебя закрытыми, ты видел все, как есть. Я считаю тебя татарским дофином, который вправе стать татарским королем! А сейчас поедем, дружок, со мною – в Смольном монастыре нас ожидает чудесное зрелище: танцы под музыку очаровательных девиц…

Разговор был продолжен в карете:

– Скажи, Шагин, разве Босфор шире нашей Невы?

– Между Эмин-Еню и Скутари, – ответил калга, – их ширина одинакова, а ваш Васильевский остров подобен турецкой Галте…

На другом берегу Невы расплескалось зарево жилых огней: после страшного пожара остров возрождался заново – в камне!

Шагин-Гирей застал Петербург в самый разгар строительства. Главная задача архитекторов – избавить столицу от пустырей и заборов, что тянулись между отдельно стоявшими дворцами и усадьбами. Теперь здания ставились вплотную, одно к одному, все из камня, никак не меньше двух этажей. Бедным застройщикам казна сооружала за свой счет лишь фасадную стенку, глядящую на улицу, остальное не спеша достраивали жители – по мере своих финансовых возможностей. Через Мойку были перекинуты уже три моста – Зеленый, Синий и Красный, раскрашенные согласно названиям, и это было очень удобно для неграмотных жителей и приезжих. А на перекрестках высились столбы с указателями-стрелками: какая площадь слева, какая улица справа. Под столбами дежурили будочники, которые безграмотным людям помогали сыскать нужный адрес. В странах Востока переговорным языком был итальянский, а в Петербурге смешались французский и немецкий, реже звучал английский, но в ходу бытовали еще два языка – польский и турецкий. Все швейцары в домах вельможных отлично владели иностранными языками, чтобы с достоинством встретить иноземного посла…

Увиденное в Петербурге Шагин-Гирею хотелось скорее перенести в Крымское ханство: соблазны, одни соблазны, искусно приготовленные русской кралицей, окружали калгу с первого дня его прибытия в столицу. О, великий Аллах, как волнующе танцуют эти высокоблагородные смолянки в легких, прозрачных одеждах! Сколько чудес собрано в кунсткамере, где в стеклянных банках запечатаны всякие уродцы, плавающие в спирте. Закон Магомета воспрещает правоверным обнажать свое тело, запрещает заводить и портреты, а Эрмитаж переполнен соблазнительными картинами, сама кралица предстает с живописных полотен земною, грешною и желанной…

– Я добрая, – сказала Екатерина калге. – Уж сколько вреда причинил мне герцог Шуазель, а ныне я помогла ему в бедности, скупив у несчастного всю его картинную галерею для Эрмитажа!

В Зимнем дворце благоухали висячие сады Семирамиды. В кадках с железными обручами росли финиковые пальмы и бананы, деревья лимонные и кофейные. Все это блаженство подогревалось печами; в тропическом лесу пели птицы, вывезенные из Африки и Америки, но тут же скакали и воробьи.

– А они-то как сюда попали? – удивился Шагин-Гирей.

– Для смеху… – объяснила русская кралица.

Калга отъехал из Петербурга в рамазан 186 года (в декабре 1772 года) и, отягощенный дарами России, направился реформировать крымских татар. Бахчисарай ожидал увидеть его верхом на коне, при сабле и колчане, в окружении ногаев, а вместо этого подкатила на рессорах парижская карета, из которой выбрался Шагин-Гирей в роскошном кафтане с позументом; из кружевных манжет блеснули перстни. Калга постучал пальцем по табакерке с портретом русской самодержицы, изображенной с открытой грудью, на которую она кокетливо указывала миниатюрным мизинчиком, и сказал:

– Татары! Я вернулся в лес, сильно запущенный, и если деревья крымские искривились уродливо, то распрямлять их я не стану. Я буду вырубать их, как Петр Великий рубил стрельцам их глупые головы… Мои планы таковы, что Крыму пора выбираться из грязных овчарен и кибиток на проспекты европейские. Чингисхан с Тамерланом еще не ведали такой славы, какую обещаю вам я, укрепленный сенедом с Россией; мы превратим наше захудалое ханство в великое несравненное татарское королевство…

А из множества карет, подъезжавших ко дворцу одна за другою, горохом сыпали лакеи, живописцы, землемеры, садовники, повара, архитекторы, геологи и артистки. Почтенным мурзам и кадиям было так противно глядеть на этих ничтожных гяуров, что они плюнули разом и разбрелись по кофейням, желая обсудить насущный вопрос: как расколдовать калгу, племянника великого Крым-Гирея, если его заколдовала в Петербурге злая волшебница?

Сагиб-Гирей сказал брату Шагин-Гирею:

– Ты погубишь себя и меня. Девлет-Гирей лежит у Порога Счастья, лобзая ноги падишаха, оба они ждут восстания татар.

– Пусть Девлет и валяется во прахе, как бездомная собака, – я буду стоять выше султанского Порога! – ответил калга брату. – Но почему в мечетях Крыма каждую пятницу возглашают молитвы за султана? Я не желаю служить ему. Турецкий халифат – это камень над нашими головами, он свалится и раздавит всех нас…