Турецкие историки прозвали Крым-Гирея «дэли-ханом», что в переводе на русский язык означает — помешанный хан!
— Черное море, — утверждал Крым-Гирей, — московы увидят лишь с базаров Кафы, когда я, опутав их арканами, пригоню на продажу, как стадо баранов…
Он запивал жирный плов французским шартрезом, рассуждая с синьором Форнетти о философии Монтескье, наизусть цитировал смешные сцены из комедий Мольера. Свои комнаты в Бахчисарае он украсил портретом Фридриха II, к которому и направил послов.
— О великий прусский падишах, — сказали татары, — неужели ты забыл нашего хана, он не раз посылал тебе стихи, в которых удачно сравнил тебя с нежным мизинчиком на ноге девственницы.
— Да, я помню эти стихи, — отвечал король, — и я очень рад, что мой татарский друг достиг высокого положения в Крыму…
Образовалась новая политическая ось: Бахчисарай-Берлин!
Фридрих II (реалистичный политик) уже видел свои корабли в Черном море; в Берлине появилась надежда — ударом в тыл России отвлечь русские армии от Кенигсберга, а тогда… что тогда? «Тогда, — сказал король, — я могу развернуть свои войска и отнять у русских Курляндию…» Фридрих отправил послов в Бахчисарай; они прилагали все старания, дабы возбудить Крым-Гирея к набегу на Киев. Но хан уже был извещен о болезни царицы Елизаветы; если она умрет, на престол взойдет Петр III, поклонник прусского короля, — тогда хан останется в дураках… Крым-Гирей щедро и торопливо украшал Бахчисарай дворцами, мечетями, банями и фонтанами; прусские послы были ослеплены обилием лазури и золота. Возлежа на оранжевых подушках, хан пудами поглощал дары утонченной парижской кухни, а его телохранители натягивали тетиву луков каждый раз, когда кто-либо из гостей подходил к престолу ближе, нежели это дозволялось… Война будет! Крыму без грабежа не жить!
— Мы все погибнем без войны, — говорили улемы и рисовали для хана карту вселенной, в центре которой располагался Бахчисарай, пронзающий лучами татарских стрел самые дальние страны.
Было очень раннее свежее утро, когда Потемкин подъехал к Аничковой заставе Санкт-Петербурга — загорелый и серьезный.
От рогатки его окликнули сонные стражи:
— Кажи вид и говори, на што едешь.
Григорий привстал на стременах:
— Потемкин. Гефрейт-капрал Конной гвардии, из университета за дурь и леность выбитый… Служить еду!
— Ну езжай, коли так.
И шлагбаум подняли.
Потемкин ехал вдоль Невской першпективы, усталый конь фыркал под ним, призрачный Петербург досматривал последние сны.
Но первый петух уже возвестил приближение зари.
Это был возглас жизни, зовущий к славе.
ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ. Торжествующая Минерва
1. ЕКАТЕРИНИНСКИЕ ОРЛЫ
Орловых было пятеро братьев — Иван, Григорий, Алешка, Федор да Владимир. Все пятеро — верзилы-громобои, кровь с молоком и медом, растворенная водками и наливками. Службу начинали солдатами, и никто в Петербурге не мог совладать с ними, ибо на расправу были коротки. А всю шайку-братию держал в подчинении старший сирота — Иван Орлов; при нем младшие дышать не смели, садились лишь по его команде, величая Ванюшеньку почтительно-судариком, папинькой, старинушкой. Ежели его не понимали, Ванечка кулаком — бац в ухо, и в головах братцев наступало прояснение. Был Иван Орлов вроде семейного кассира: если не успели братишечки полтинник пропить, он его отбирал у них, говоря:
— У меня-то верней сохранится…