Фаворит

Сало тоже было на откупе у Петра Шувалова, но он поставлял и треску, а потому — в отместку ему — из толпы полетели, противно шмякаясь о крышку гроба, тухлые рыбины. Генерал-полицмейстер Корф велел обставить церемонию солдатами и сам возглавил ее — верхом, при обнаженной шпаге. Громадная камбала, прилетев издалека, словно блин, слякотно залепила лицо барона.

— Эй! — закричал он. — Хватайте дерзостных!

Но в полицию уже сыпались камни, мужики быстро раздергали заборы на Старо-Невском, началась свалка. С большим трудом Корф удержался, чтобы не скомандовать — к открытию огня. Народ бранью проводил процессию до самых ворот Александро-Невской лавры.

Вечером Корф навестил молодую императрицу:

— Поверьте мне, старому солдату, что столько драк и столько ругани я за всю жизнь еще не наблюдал, как сегодня. Мне кажется, раздайся хоть один выстрел — и Петербург был бы охвачен таким бунтом, какого еще не знала столица России.

— Благодарю за рассказ, Николай Андреевич, — ответила ему Екатерина.

— Сии похороны да послужат уроком! Теперь ясно вижу, что любая частная монополия народу противна. Нельзя промыслы государственные отдавать в откуп единоличный. С одного монополиста и прибытков казна возьмет немного… Я об этом еще подумаю!

После генерал-полицмейстера она приняла (опять-таки сидя) генерал-поручика артиллерии Вильбоа:

— Извещена я стала, Александр Никитич, что на место, ставшее вакантным по смерти Шувалова, рекомендовать вас станут. Обещаю приложить свое влияние, дабы видеть вас, человека умного и благородного, на посту генерал-фельдцейхмейстера…

Вильбоа, услышав такое, припал к ее руке. Екатерина нагнулась из кресел и поцеловала артиллериста в лоб. После чего хитрая женщина повела дальновидную интригу:

— Наслышана я, что в Артиллерийском штате обнаружилось еще упалое «вакантное» место цалмейстера… Имеете ли вы кого на примете, чтобы казну русской артиллерии ему доверить? — Вильбоа наморщил лоб, Екатерина помогла ему: — Предлагаю вам Орлова Григория, а уж вы озаботьтесь, чтобы из поручиков получил он чин капитанский…

Вильбоа догадывался, что сделать Орлова казначеем — все равно что доверить козлу капусту. Но за речами Екатерины артиллерист уловил нечто значительное и обещал ей повиноваться.

За высокой оградой, весь осыпанный хрустким инеем, притих воронцовский замок — напротив него, еще недостроенные, темнели ряды гостиных дворов. Болящий ювелир Жером Позье еще вчера думал, что умрет от колик, но коммерция важнее смерти, и по первому зову Елизаветы Романовны Воронцовой он притащился с набором драгоценностей. Фаворитка приняла мастера в постели (это была последняя мода парижских дам!), держа на подносе чашку с бразильским шоколадом, вся в окружении противно лающих мосек.

— О, так ты живой, негодяй! — обрадовалась она.

Позье разложил на одеяле новинки. Лизка надела на палец перстень с мизерными часиками, прицепила серьги с алмазными подвесками («Я ценю их в пятнадцать тысяч», — остерег ее Позье. «А мне плевать!» — ответила куртизанка) и набросила на шею ожерельную нитку из крохотных бриллиантов с рубином в кулоне.

— Все мое! — сказала она, а моськи заворчали. Позье намекнул о деньгах. — Получишь с государя… он сейчас явится.

Ноги императора, продетые в жесткие футляры ботфортов, не сгибались в коленях, и Петр плюхнулся в кресло, растопырив свои ходули как длинные палки. Воскликнул радостно:

— А, вот и ты, старина Позье! Выходит, мне вчера неправду сказали, будто ты собрался отойти в лучший из миров.

— Я передумал, — отвечал находчивый ювелир, — и решил еще пожить на свете, чтобы иметь счастье видеть вас императором.

— Да. Теперь ты будешь иметь немало заказов.

— Ах, государь, — с чувством отвечал художник, — напомните, пожалуйста, какого цвета бывают деньги, которых я не видел от вас на протяжении долгих пятнадцати лет.

Император велел лакеям подать пива:

— Побольше и покрепче! Тетка моя была скупа, и ты сам знаешь, Позье, как я нуждался. Но теперь все изменилось… Для начала я делаю тебя бригадиром [5]. Но предупреждаю: головы у тебя не будет, если узнаю, что ты осмелишься исполнять заказы моей жены.

Воронцова, пользуясь удобным случаем, сказала:

— В курантах европских писано, что знатные дамы Парижа бюсты свои букетами из бриллиантов искусно украшают.

Позье с опаскою заявил, что такой «букет» может стоить тысяч сорок — не меньше, на что Петр отвечал с хохотом:

— До чего же глупый народ эти швейцарцы! Позье, что ты считаешь рубли, если мне теперь принадлежит вся Россия… Ты только посмотри на мою Романовну: разве ее бюст не стоит сорока тысяч?

А дома ювелира ждала записка от Екатерины, просившей мастера прибыть к ней немешкотно. Позье не посмел ослушаться, но доложил императрице, что ее муж грозил лишить его головы:

— Если я приму заказ от вашего величества.

— Перестаньте, Позье! Я не та женщина, которую украшает ваше искусство. Дело мое к вам государственное. В короне покойной Елизаветы были изумруды, сапфиры и рубины, которые кто-то уже повыдергивал из бордюра. Догадываюсь, кто это сделал…

— Я тоже, — тихонько вставил Позье.