Фаворитка короля

Я глубоко вздохнула, ощущая наконец, что отчаяние постепенно отступает, и задала себе вопрос: чего я хочу больше всего на свете?

— Когда мне придется ехать в Лондон… вы поедете со мной?

— Сам дьявол не сможет удержать меня! Хватит плакать… Слезы — не та монета, которой платят в этой игре! — С горящим взором он взял кусок полотна и решительными движениями вытер мне лицо — так тщательно, словно вытирал своего коня, побывавшего под дождем. — Разве вы не жена мне? Разве я вас не люблю? Смелее, Алиса. Вы же всегда были храброй. Мы вместе поедем в Вестминстер и встанем лицом к лицу с этими падальщиками в их собственном логове. Ну а пока… Думаю, мы вправе уделить немного времени самим себе. Богом клянусь, в течение многих лет мы не так уж много требовали.

— Требовали чего? — Мыслями я блуждала далеко отсюда, представляя себе, как ухмыляются мои недоброжелатели при дворе Эдуарда.

Виндзор, нетерпеливо фыркнув, схватил меня за плечи и встряхнул.

— Хватит думать! Марш в постель, и я докажу всю неосновательность ваших сомнений: я вас действительно люблю, это вам вовсе не приснилось и не почудилось… С другой стороны, однако, у нас и кровати-то не осталось, а?..

— Не осталось! — Я почувствовала, как к глазам снова подступают слезы, но сумела издать хриплый смешок.

— Клянусь, это препятствие нас не остановит!

В моей опочивальне — в нашей опочивальне — Виндзор расстелил на полу, на пятачке солнечного света, свой плащ, а вместо подушки положил свернутый в несколько раз камзол. И среди бела дня показал мне нечто дотоле не изведанное — колдовской хмельной напиток раскрепощенной любви, которую он по собственной воле дарил мне, а я по собственной же воле принимала. Я всем существом своим ощущала, как спадают с меня оковы долга и расчетов, как заменяют их нежные узы наслаждения, страсти и жарких желаний.

— Убедил? — спросил он между поцелуями.

— Ой, Вилл…

Чувства захватили меня без остатка, я и двух слов не могла связать в ту минуту. Он проворно снимал штаны и сапоги, а я не могла не любоваться его телом воина — ладно скроенным, мускулистым, гибким. Солнечный свет смягчил суровость его лица, но подчеркнул крепкие плечи и бедра.

— Пуатье? — прошептала я, прижимаясь губами к старому шраму, который тянулся от грудины до пояса, пересекая ребра.

— Да. — Он распрямился, увлек меня за собой, спрашивая при этом: — Вы намерены перецеловать все мои шрамы?

— На это нужно слишком много времени. — Он развязал мою сорочку, и я осталась стоять совершенно обнаженной. — Я сгораю от страсти и желания, Вилл. Меня уже ноги не держат — так мне вас хочется…

— И от любви? — Его страсть и желание были ясно видны, как и влага, покрывшая мои бедра.

— Да, и от любви.

На полу было жестко: ни пухового одеяла, ни белья, ни пахнущих лавандой простыней. Ну, это не играло ни малейшей роли, как и набитые нежным пухом подушки, которых у нас теперь не было. Я позволила ему взять меня так, как ему хотелось. А может быть, я и не позволяла ничего — не такой это был человек, чтобы просить разрешения, а я не собиралась его переделывать. В моих мыслях ни для чего не осталось места, кроме нас самих, оставшихся вдвоем в пустом доме; солнце нежно ласкало грудь и бедра. Два человека были полностью поглощены друг другом, и окружающему миру не было до нас никакого дела.

— Как случилось, что мы полюбили друг друга, Вилл?

— Понятия не имею. Не забивай себе голову. Бывает на свете такое, чему нужно просто радоваться…

Он так наслаждался мною, что это проливало бальзам на мою душу, я ощущала его немалый вес, чувствовала, как он полностью завладел мною. Я тесно прижалась к нему, каждый мускул и каждый нерв во мне с трепетом отзывались на его ласки — я никогда прежде не испытывала такой потребности прижаться к мужчине. Сердце мое до краев наполнилось такой радостью, что в любой момент я могла снова расплакаться. Удержалась. Мне нужно было наслаждаться радостью, пока умелые руки Виндзора разгоняли собравшееся над моей головой тучи.

Но так не могло длиться вечно.

Он уснул — волосы в полном беспорядке, лицо уткнулось в складки камзола, — а я лежала без сна. Суд? Неведомые улики? Я держалась за любовь Виндзора, как за амулет, рассеивающий мои страхи.

— Так они забрали и драгоценности Филиппы? — поинтересовался Виндзор, когда настало время нам одеваться.

— А как вы сами думаете? — Боюсь, что лицо у меня в эту минуту было слишком самодовольное.

— Черт возьми! — Его смех непривычно гулко разнесся по пустой комнате. — Так расскажите же.

— Всегда следует быть осторожной и ко всему готовой. Но драгоценности придется хорошенько почистить.

Благодаря тому, что я заблаговременно дала распоряжения на такой именно случай (разве я не жила вечно с оглядкой на то, что нечто подобное может произойти?), мой дворецкий, едва Томас Вебстер стал отдавать приказы, поспешил спрятать и драгоценности Филиппы, и перстни Эдуарда в мешок с мукой, попорченной долгоносиками. Вебстер, слава Богу, счел ниже своего достоинства забирать еще и всякий хлам, валявшийся в моих подвалах.

Виндзор затягивал на себе камзол.