Фаворитка короля

Не обращая внимания на взиравших на нас с большим любопытством невольных свидетелей, я крепко обняла его. Он вернулся. Его объятия были могучими, знакомые теплые губы нежно приникали к моим. В этих объятиях мгновенно растаяла тягучая пустота, царившая в моей груди. Похоже было, он никогда не выпустит меня из своих рук, хотя я знала: наступит время — выпустит.

— Надолго, Вилл? — Только это имело для меня значение. Я прижималась к нему, положив голову на его плечо и позабыв от радости обо всем остальном.

— По меньшей мере на две-три недели, а то и больше. До Шербура же рукой подать. — Он отпустил меня и стал рыться в переметных сумах. — Всему свой черед. Вот что я вам привез.

Я сообразила, что стою и глупо улыбаюсь. Так приятно было видеть его снова! Подарок как таковой меня мало интересовал: самоцвет ли, пара ли перчаток, еще что-нибудь небольшого размера, что могло поместиться в переметной суме. Но я не угадала. Сияя улыбкой, Виндзор достал письмо и с изящным поклоном вручил его мне.

— Это вам, леди де Виндзор. Скромный клочок пергамента, изрядно истрепавшийся в дороге, зато имеющий огромную ценность.

Он хранил торжественное молчание, пока я разворачивала пергамент и разглаживала складки на сгибах. Я настороженно пробежала глазами текст, потом вернулась к началу, к изображению геральдической эмблемы и скреплявшей документ красной печати.

— Они сдались, Вилл! — Я даже задохнулась от волнения. — Наконец-то они с нами согласились!

Да, так и было — сверх всяких ожиданий. Мое изгнание отменялось — по всем правилам, с соблюдением формальностей, согласно закону. Мне даровалось прощение за нарушение распоряжения парламента, хотя этого преступления я в жизни не совершала.

— А вы сомневались? — спросил Виндзор, и его улыбка, словно луч солнца, согрела мне сердце.

— Да, еще как! Сомневалась, — ответила я, а голова шла кругом от радости.

— А вот я не сомневался, — заявил он со снисходительной самоуверенностью, к которой я уже привыкла за эти годы. — Я представляю для них слишком большую ценность, чтобы они могли позволить себе превратить меня во врага. Они же понимают, что в любую минуту я могу передумать, а тогда им придется отчаянно подыскивать нового коменданта. Ну-ну, не нужно плакать! — Он взял из моих рук пергамент, заткнул себе за пояс. — Слишком важный документ, чтобы размывать его текст неуместными слезами! Вы потеряли тогда письмо Гонта, уж эту бумагу мы не потеряем.

Я закрыла лицо руками, чувствуя неописуемое облегчение, и слезы потекли с новой силой. Виндзор ласково, но крепко взял меня за руки, отвел их в стороны.

— Ну, ваша беспокойная душа хоть немного довольна теперь?

— Немного. — Я сумела даже рассмеяться. — Спасибо вам, Вилл.

— Это еще не все. — Он немного помолчал, ожидая, когда полностью завладеет моим вниманием. — Вы получите назад свои владения, юридически признанные принадлежащими вам.

— Все? — Вот в это поверить я не могла.

Он покачал головой.

— Кроме тех поместий, которые подарил вам Эдуард. Их не вернут ни за что. Но те имения, которые вы приобрели вместе с Гризли, — вот они возвращаются вам.

— Их вполне хватит… — с трудом пробормотала я. — Это же великолепно! У меня снова будет Палленсвик…

— Они, впрочем, не совсем ваши… — проговорил Виндзор, ведя меня к дому.

Я замерла на месте.

— Как?

— Их возвращают мне — вашему супругу. — Увидев на моем лице крайнее замешательство, он залился таким громким смехом, что поселившиеся под крышей конюшни голуби тревожно забили крыльями и белой тучей поднялись в воздух.

— Чтоб их черти забрали! Я не согласна так…

— Я и не думал, что вы будете согласны.

— Но я…

— Лучшего решения вы не добьетесь, Алиса. Вы же знаете, что говорит закон. Все ваше имущество принадлежит мне. Но я — очень щедрый супруг. — Он снова посерьезнел, крепко сжимая мои руки, чтобы я не вздумала буянить: мои глаза горели огнем, и он это видел. — Я предоставляю вам полную свободу действий в ваших имениях. Все доходы от них — ваши, тратьте их на себя и своих детей.

— Какой вы щедрый!

— Даже чрезмерно! Неужели вы все еще недовольны, Алиса?

Я тихонько вздохнула, стараясь привести в порядок свои мысли. Испытывать удовлетворение — разумом, сердцем, душой — было мне не свойственно от природы. Не такова была моя натура. Разве не была я вечно непоседливой, беспокойной, стремящейся к невозможному — ради того, чтобы обеспечить безбедную жизнь себе и своим детям? Я никогда не была довольна своим местом в жизни. Я не пожелала оставаться всего лишь фрейлиной Филиппы, а стремление приобретать земельные владения стало у меня, как многие могут сказать, навязчивой идеей. Я же могла бы возразить, что это был способ борьбы за выживание в мире, который с одинаковой легкостью может вмиг осудить и уничтожить человека или же обогатить его и вознести к самым вершинам. Я изведала и взлеты, и падения, и теперь, оглядываясь назад, ни о том, ни о другом не жалела.