Фаворитка короля

Давно прошли те дни, когда с рук Эдуарда не сходили мозоли, натертые мечом и поводьями. Сам же он был так напряжен, так заметно утратил способность предугадывать события, что я не могла в душе не пожалеть его. Он напоминал мне стареющего могучего оленя: все еще ведет свое стадо вперед, но шерсть уже поседела за множество прожитых лет, а огонь в глазах неудержимо гаснет. И не за горами тот день, когда гончие с заливистым лаем понесутся по его следам, желая напиться его крови. Быть может, уже несутся.

— Хорошо, что вернулась, — проговорил Эдуард. — Малышку ты привезла с собой?

— Нет, оставила ее с кормилицей. Но скоро привезу, и вы ею полюбуетесь.

Я прошла с ним на конюшенный двор — посмотреть на новую пару кречетов, которых только-только стали обучать. Мне приятно было видеть, с каким живым интересом король занялся пернатыми охотниками. Эдуарду не нужно ни о чем тревожиться. А вот мне нужно. Я сделаю все, что в моих силах, лишь бы оградить его от опасностей.

А что же Гонт? Как я понимаю, итог его вполне удовлетворил. В тронном зале он не стал отвешивать мне поклоны, но я отчетливо ощущала узы, которыми мы отныне были с ним связаны. Теперь мы, несомненно, стали союзниками, хотя можно было спорить, кто из нас кому продал душу: я Гонту или же он мне. Мы вступили в своего рода брак по расчету, и каждый волен был вернуть себе свободу, как только сочтет это выгодным для себя. Слишком настороженно мы относились друг к другу, чтобы стать закадычными друзьями, однако эту политическую интригу мы с ним провели рука об руку.

Результаты нашего заговора не замедлили сказаться самым обнадеживающим образом. Эдуард обратился к парламенту с прежним пылом, добился полного одобрения своей политики, получил запрошенные финансы. Англия снова могла сражаться, а я самодовольно вела мысленную беседу с далеким Вильямом де Виндзором. Он ведь советовал мне остерегаться врагов — и ошибся, выходит. Теперь у меня при дворе есть друзья. Наверное, надо написать ему, рассказать о новостях. А подаренный им кинжал я запрятала подальше в сундук.

— И в тебе я больше не нуждаюсь! — сообщила я Отважной, которая встретила мои слова совершенно безмятежно: она улеглась у моих ног и положила голову на подол моего платья.

Если и были нужны еще какие-то подтверждения того, что моя счастливая звезда ярко засияла на политическом небосклоне, я их очень скоро получила. На Пасху у членов семейства Плантагенетов было принято обмениваться подарками. И что же преподнес мне милорд Гонт? Должно быть, мысль о том, что он у меня в долгу, сильно угнетала его. Он протянул мне нечто, завернутое в шелк.

Я взяла подарок в руки, развернула.

Пресвятая Дева! Я увидела то, чего никогда еще не видывала прежде, — кубок изумительной красоты. Кубок, усыпанный оправленными в серебро бериллами, какой не стыдно было вручить и самому королю.

О, я видела Гонта насквозь. Ему была необходима моя поддержка. То, что я могла сказать его отцу, стоило ничуть не меньше драгоценной оправы и сияющих самоцветов этого кубка, вот принц и платил мне за доброе расположение. Отчего же принц, к тому же Плантагенет, так сильно нуждался в поддержке со стороны любовницы короля? Да оттого, что всякий английский подданный знал: Гонт может унаследовать престол, но его надежды покоятся на крайне зыбком основании. Из Гаскони до нас доходили неутешительные известия о здоровье принца Уэльского, и никто не поручился бы за то, что тот не умрет раньше своего отца. В таком случае корона перейдет к его сыну Ричарду, малышу четырех лет от роду. А государство вряд ли станет процветать, если у его монарха еще молоко на губах не обсохло.

Быть может, Гонту мерещилось, как в его руки плывет корона Англии? Дети погибали часто. Старший брат Ричарда уже успел умереть в Гаскони, мог не выжить и сам Ричард.

И все же Гонт был не так близок к тому, чтобы воссесть на престол, как ему хотелось: ведь перед ним шли еще потомки Лайонела. У столь рано почившего в Италии Лайонела осталась дочь от первого брака. Теперь это дитя, нареченное Филиппой, подросло. Ее выдали замуж за Эдуарда Мортимера, молодого графа Марча, и у них родилась своя дочь. Если эта юная чета окажется достаточно плодовитой, то сын Мортимера будет иметь на престол больше прав, чем любой отпрыск Джона Гонта.

Не больно это было по вкусу Гонту, как я понимаю: они с графом Марчем всегда друг друга, мягко говоря, недолюбливали.

Я любовалась чудесным кубком, а мысли тем временем ткали свой собственный узор, подобно тому, как мастер ткач постепенно создает на гобелене целостную картину. Слишком рано еще было рассуждать о том, как все сложится с престолонаследием, однако не подлежало сомнению, что Гонту не жаль поставить все на кон, лишь бы сложить кусочки желанной мозаики один к одному. Не пройдет и десяти лет, как у Англии будет новый король. Кто же? Малолетний Ричард? Еще не родившийся сын Мортимера? Или же Гонт в расцвете сил?