То была печальная история, одна из тех, что особенно нравились королеве. Она плакала над трагедией несчастных влюбленных, Тристана и Изольды[34]
. Король погладил ее по руке, мягко укоряя за неблагоразумие и уверяя, что он любит ее гораздо сильнее, чем Тристан любил свою даму сердца, и что у него в мыслях нет такого слабодушия, чтобы повернуться лицом к стене и умереть. Его на колени может поставить только вонзившийся в сердце меч. И разве ненаглядная Филиппа собирается в таком случае пасть на его тело и тоже умереть безо всякой иной причины, кроме безмерного горя? Разве они оба после стольких лет, проведенных вместе, не закалились душой, не стали куда сильнее? Стыд и срам!Королева, слушая эти речи, рассмеялась сквозь слезы.
— Глупая сказка, — согласилась она и слабо улыбнулась.
— Но вам ее хорошо прочитали. С большим чувством, — заметил Эдуард.
И, уходя, чуть-чуть сжал мое плечо. Незачем ему было прикасаться ко мне, однако же он почему-то сделал это. Заметила ли королева? Кажется, нет, но она почти сразу отпустила меня, сказав, что желает побыть наедине с собой. И закрыла лицо руками.
Я была уже у дверей, когда услышала ее голос:
— Прости меня, Алиса. Я взвалила на себя печальное бремя, и временами мне не по силам его нести.
Я не поняла, к чему она это сказала.
Я смотрела на них с благоговением. Эдуард был искренне рад, смех его гремел, как гром. Еще бы! Наконец-то его драгоценные часы оказались на своем законном месте — на пристроенной к дворцу башенке, а все детали хитроумного механизма безукоризненно собраны, к величайшему удовольствию мастера-итальянца. Сегодня настало время пустить их, и королева выразила желание присутствовать при этом. Да разве не ради нее велел Эдуард изготовить эти часы по образцу тех, что красуются на аббатстве Святого Альбана, показывая на движущихся досках вращение солнца и звезд?
— Не могу! — призналась Филиппа. — Я совсем не в силах идти! — Она не смогла даже надеть мягкие туфельки на свои распухшие ноги. — Ступай, посмотри за меня, Алиса. Королю необходимы зрители.
— Слава Богу! — воскликнула Изабелла.
— За что именно? — поинтересовалась королева недовольным тоном. — Лично я, как ни стараюсь, не могу нынче утром найти повода, чтобы восславить Его.
— За то, что вы меня не попросили идти и смотреть на это страшилище.
— Я и не собиралась просить тебя. Алисе это доставит удовольствие. Алиса сумеет толково расспросить короля, а потом все подробно перескажет нам. Разве нет?
— Конечно, ваше величество, — ответила я, не до конца понимая, отчего выбор пал именно на меня.
— Только не слишком подробно, — догнал меня у дверей голос Изабеллы. — Мы не помешаны на этих шкивах, блоках и… колесиках!
И я пошла одна. Мне были интересны шкивы, блоки и шестерни с деревянными зубцами, которые, вращаясь, сцеплялись друг с другом. Мне хотелось увидеть, чего удалось добиться мастеру из Италии. Но быть может, мне хотелось не только этого?
Ах, еще бы!
Мне хотелось своими глазами увидеть и понять, что так сильно занимает Эдуарда в те дни, когда он не рубится на мечах и не устраивает празднеств при дворе. Я не искала предлога, я действительно хотела увидеть, что способно увлечь этого целеустремленного и деятельного человека. Вот и пошла посмотреть на последние приготовления.
Я не оказалась наедине с ним. Помимо меня у короля было достаточно зрителей: мастер-итальянец со своими помощниками, кучка слуг, несколько воинов для солидности. А еще Томас, которого невозможно было отвлечь от такого необычного зрелища.
— Нам нужно поднять на свое место, ваше величество, — говорил итальянец, размахивая руками, — а потом закрепить гири и веревки для колокола.
Тросы распределили среди воинов, объяснив им, как поднять наверх гири для часового механизма. Томасу поручили следить за тем моментом, когда все окажется на своем месте. Мне небрежно махнули рукой, чтобы отошла в сторонку.
— Вира! — взревел итальянец. Воины налегли на тросы. — Вира!
С каждым рывком детали часов поднимались все ближе к цели.
— Уже почти на месте! — закричал Томас, подпрыгивая на месте от нетерпения.
— Вира! — рявкнул итальянец.
Воины снова налегли, и тут с натужным стоном и треском один из тросов лопнул. Прикрепленная к нему гиря, уже ничем не удерживаемая, грянулась о пол, взметнув столб пыли и каменного крошева. Я не успела опомниться, как свободный конец троса изогнулся дугой, змейкой скользнул по каменным плитам и, как плеть, стегнул меня по ногам, да так, что я рухнула как подкошенная. Ничуть не изящно грохнулась среди обрывков троса, подняв юбками тучу пыли.
— Синьорина! — в ужасе метнулся ко мне мастер-итальянец.
— Алиса! — Рядом со мной оказался и король.
Я медленно села, задыхаясь от внезапного потрясения, лодыжки болели, а итальянец долго оттирал мое лицо от пыли, потом деликатно поправил мои сбившиеся юбки.
— Синьорина!