Фаворитки. Соперницы из Версаля

От Мориса де Сакса, маршала де Сакса, командующего королевской армией

Брюссель, Австрийские Нидерланды

24 июня 1746 года

Мадам!

Разрешите выразить свою благодарность за Ваше последнее послание и бутылочку мадеры – откуда Вы узнали мое пристрастие именно к этому напитку?

Мадам, король продолжает пребывать в великолепном здравии; Вы наверняка уже слышали о наших победах во Фландрии и продолжающемся превосходстве Франции. Благодаря всем нашим победам, Его Величество пребывает в великолепном настроении, но если Вы простите мне мою дерзость, мадам, я признаю, что его счастье лишь отчасти можно отнести на счет наших побед.

Я заверяю Вас, мадам, в его преданности. Он радуется Вашим письмам и хранит ленточки, которыми они перевязаны; подобная преданность пристала монашкам, а у нашего короля подобное одновременно и трогает, и очаровывает. Если простите мне мою дерзость, мадам, я смахну слезу, поскольку такие трогательные сцены напоминают мне мою молодость, когда я познакомился со своей дражайшей супругой, а потом с моей дорогой любовницей.

Навсегда преданный Вам, готовый к услугам, мадам. Буду продолжать держать Вас в курсе всего, что заботит Наше Христианское Величество.

Мадам, остаюсь преданным и верным Вашим слугой,

Луи де Сакс

Глава семнадцатая

Весь Версаль, в котором уже и ступить негде, затаив дыхание, ждет, когда у дофины начнутся схватки. Я держусь подальше от ее переполненных покоев, сижу в своих апартаментах с Элизабет и Франни. Пытаюсь читать новый перевод «Памелы»[8] на французский, но мысленно постоянно возвращаюсь к Луи, который сейчас так далек от меня, в огромном зале, поглощенный всеми этими церемониями вокруг рождения будущего короля. Он вернулся всего четыре дня назад, и наше воссоединение превзошло все мои ожидания. Я плакала, и король плакал вместе со мной.

Даже если бы мне было позволено входить в покои дофины, мне самой не хотелось бы находиться среди этой толпы зевак, которые сгрудились вокруг, болтают, играют в карты. Я до сих пор не отошла от боли утраты ребенка, и теплых чувств к дофине не испытываю. С ее стороны я видела только холодность, а ее супруг так и продолжает метафорически показывать мне язык. Но ради Луи, ради Франции я желаю ей всего самого хорошего.

– Бедняжка дофина, – произношу я, открывая последнюю страницу книги, чтобы узнать, удастся ли господину Б. соблазнить Памелу. – Эта толпа в ее покоях наводит ужас.

– Ох, Жанна, не будь такой буржуазной! Людям наплевать, кто был твой отец или кем он не был… – Элизабет изгибает бровь. – Но так уж принято в лучших семействах.

Мне не по душе, что Элизабет постоянно напоминает мне о моем происхождении, как будто мне мало достается за пределами моих покоев. Тем не менее она хороший друг, и я ценю ее честность, поскольку правда – настоящая редкость в Версале.

Франни пожимает плечами:

– К счастью, моему супругу было семьдесят четыре, когда мы поженились, и все общение сводилось к акту, который требовал идеального сочетания вина, здоровья и, как это ни странно, новолуния. Я избежала ужасов рождения ребенка, но с его первой женой все было сделано в старом добром общепринятом стиле на публике. Они уверяют, что при рождении четвертого герцога де Бранка присутствовало две сотни людей. Хвала Господу, что столь древние традиции уже канули в Лету для всех, кроме королевской семьи.

– Вы пойдете со мной в часовню? Помолиться? – спрашиваю я ее.

Франни подобна успокаивающему бальзаму из алоэ: она всегда знает, что нужно сказать и сделать. На ней блеклое белое платье, она кутается в белую шерстяную шаль, и благодаря коже оттенка слоновой кости в этом облачении она напоминает элегантного лебедя-альбиноса. Однажды Франни сказала мне, что время от времени она использует пиявок, чтобы достичь необходимой бледности.