Фаворитки. Соперницы из Версаля

– А потом Аржансон… он принес бумаги и отдал их прочесть маркизе. Позже она сказала ему…

Я слушаю бормотание короля, а сама представляю, как въезжаю в Версаль, не в закрытом шартрезе, а в роскошном экипаже, похожем на тот, в котором мы ехали в Фонтенбло, запряженном четверкой лошадей. Нет… шестеркой лошадей. Если такое вообще возможно. Я решаю, что остановлюсь на четверке, потому что немного побаиваюсь лошадей.

Приносят кофе, и король радуется теплому пирогу – подумать только, вишни в ноябре!

– Как вкусно! Ничего вкуснее не ел! – восклицает он и начинает жадно есть, а я пью кофе и наблюдаю за ним.

– А потом Аржансон отказался читать доклад Машо, и если Руйль – педант, у него опыт в военно-морском деле… он продолжает говорить…

Неожиданно я оказываюсь нетерпеливой.

– Ох! – восклицаю я, вскакиваю и устраиваюсь у него на коленях, беру свою ложку и слизываю с нее липкие вишни. – Все эти разговоры о докладе возбуждают меня. – Я наклоняюсь и целую его, ощущаю вкус вишен и сахара, и вскоре предательская твердость между ног говорит о том, что время пришло.

После, когда мы лежим под толстым меховым одеялом, он продолжает зудеть о своих проблемах. Я глажу его по голове, пока он не замолкает, с его жалобами покончено. Он сопит и вздыхает от удовольствия.

– Любовь моя, – говорит он. – Эти часы и ночи с тобой… такой бальзам на мою душу.

Я радостно улыбаюсь.

Пора!

– Ну-с, – протягиваю я, садясь и улыбаясь ему. Несмотря на то, что на улице завывает ноябрьский ветер, от которого стекла трясутся, в маленькой комнатке уютно и вкусно; огонь согревает остатки пирога, а в воздухе витает аромат вишен. – Ну-с, скажите мне, Ваше Величество, как поживает старая кокетка? Она до сих пор рядом с вами?

Король в изумлении округляет глаза и смотрит на меня. Я улыбаюсь и играю с его волосами, как ему нравится: как-то он сказал, что это напоминает котенка, который играет с лентами.

– Я не понимаю. Кто это «старая кокетка»? – Голос его посуровел, но я из-за возбуждения не обращаю на это внимания. Только потом, когда все было кончено, я сразу поняла свою ошибку.

– Вам отлично известно, кого я имею в виду, Ваше Величество. Старая кокетка – это старушка Помпадур. Она до сих пор где-то неподалеку?

Повисает молчание, но я отказываюсь видеть быстро надвигающуюся темноту.

– Я была бы счастливее… – И тут я сглатываю, внезапно ощущая нервозность, потому что, представляя себе эту сцену сотни раз, я не сомневалась в том, что мои слова будут чарующими и вкрадчивыми. Теперь же они кажутся нелепыми и неправильными, но остановиться я не могу, потому что я должна закончить то, что уже начала: – Я была бы счастливее без этой старухи в Версале, и тогда бы мы с вами могли быть вместе. Всегда. Вы должны ее отослать.

Король смотрит на меня в изумлении, как будто я только что совершила самое гнусное преступление. И внезапно я понимаю, что так и есть.

Боже!

Он откидывает одеяло, отворачивается и начинает неловко одеваться. Я должна ему помочь, но замираю от внезапного страха.

– Шутка! – негромко говорю я, когда он пытается застегнуть пуговицы на сюртуке. Внутри меня зреет паника. Я стараюсь сохранять беспечность и продолжаю: – Это всего лишь глупая шутка, Ваше Величество, вы же знаете, что мне наплевать на маркизу, мне интересны только вы, а я знаю, что она ваш друг…

Я замолкаю, когда король встает и отворачивается от меня.

– Я буду считать, мадемуазель, что эти слова не ваши, а их вложили вам в уста враги моей дорогой подруги. И буду пребывать в этой уверенности, чтобы сохранить сладость наших воспоминаний. Вы крайне разочаровали меня.

Он кланяется – все кончено! Формальный поклон, который закрывает все двери и забирает все ключи. И выбрасывает эти ключи в глубокий-глубокий колодец.

Потом он уходит. Я слышу топот шагов по лестнице и гадаю, стоит ли мне за ним бежать, но я знаю… я поступила неправильно. Время прощать – не сразу после ссоры, но только после того, как злость уляжется; и тогда наступает время замаливать грехи и искать прощения. А что, если я никогда его больше не увижу?

Я сижу в тишине, потом встаю, чтобы доесть пирог; Катрин его не видать! Но я совершила ошибку. Быть может, он меня в конце концов и простит, а вот маркиза? Я тревожно вглядываюсь в пламя – неужели меня отошлют в дом умалишенных? А Клер еще там? И кто узнает, куда я уехала? Я вздрагиваю, собираю крошки с блюда и неожиданно заливаюсь слезами от страха и сожаления.

Они приходят позже, тем же вечером: Лебель и двое незнакомых мужчин. Врываются в мою комнату, поднимают с постели. Я слышу, как на лестнице плачет Роза и икает мадам Бертран, что-то грустно напевая. Я в одной ночной рубашке, и Лебель предлагает мне большой плащ, не мой, чужой. И они выносят меня из дому, как охапку тряпья, на трескучий мороз, в ожидающий экипаж. Мы несемся прочь, и сквозь слезы я слышу, как Лебель говорит мне, что позже привезет все мои вещи и туфли, но я не знаю, правда ли это.