Фаворитки. Соперницы из Версаля

Мы прогуливаемся в садах Трианона, лучшем во всем Версале месте для отдыха, куда из дворца можно мигом добраться в карете. Мы с Луи сидим в креслах, поставленных прямо на траву, недалеко от регулярного сада. Ноги короля покоятся на подставленной скамеечке. Лужайка покрыта роскошным ковром зелени и окружена кустарниками и клумбами цветов, специально отобранных благодаря своему аромату: мирта, жасмина, гардении. Близ лужайки поблескивает небольшой пруд, чья голубоватая гладь отражает небесную лазурь и солнечное сияние.

Появляется лакей с блюдом идеально сваренных утиных яиц. Я беру одно и очищаю его для Луи. Малыш герцог Беррийский утрачивает интерес к голубю и ковыляет к нам. Я очищаю яйцо и для него, но принц лишь сдавливает его в пухлой ладошке и отбрасывает прочь. Он спешит к тетушке Виктории, которая в эту минуту утешает герцога Прованского: тот упал и теперь плачет, сидя в траве. Белая кошка с безразличным видом обнюхивает раздавленное яйцо и вспрыгивает на колени к Луи.

Я вижу, что Луи ест с удовольствием и наслаждается тем, что пребывает сейчас в прекрасном саду, в кругу своей семьи. Я улыбаюсь ему.

– А помните, – говорю я, подбирая кусочек скорлупы, – как я, впервые попав в Версаль, разбивала яйца просто о край тарелки?

– Как же, как же! – смеется он. – А теперь стоит посмотреть, любовь моя, как ты ловко срезаешь верхушку ножом. Безукоризненные манеры! Со стороны можно подумать, что ты – принцесса крови.

– Я попал! – объявляет герцог Бургундский. Личико его раскраснелось от сознания своего триумфа, и он спешит к деду за похвалой. – Вы не видели, но если бы голубь был настоящий, он сейчас был бы мертв.

– Верно, он и в самом деле был бы мертв, месье, – подтверждает воспитатель, герцог де ла Вогюйон, наблюдая за происходящим с почтительного расстояния.

– Весь в деда пошел, – с удовлетворением замечает Луи. – Скоро мы будем рады видеть тебя на наших охотах. – Король ерошит внуку волосы, и мальчик снова убегает, размахивая своей шпагой и слегка прихрамывая.

– Да, вылитый дедушка, – повторяю я, и это действительно так. Юный герцог Бургундский очень похож на деда – и внешне, и по характеру. А вот его младший брат, герцог Беррийский, увы, обещает стать такой же размазней, как и отец. Дофин – человек, склонный к полноте и очень миролюбивый. Из уст в уста то и дело передаются злые шуточки, сравнивающие дофина то с черничным студнем, то с кремом из ежевики.

Луи хмурится, пристально глядя на убегающего внука.

– Он хромает. Надо еще раз послушать, что скажут доктора.

– Не принимайте это так близко к сердцу, – говорю я успокаивающим тоном и одновременно смахиваю с его парика запутавшуюся там осу. Над камзолом, щедро расшитым розами, вьется бабочка: она надеется, что розы настоящие. – Он непоседливый мальчик. Ну, подумаешь, упал со своей деревянной лошадки.

– М-м-м-м. Надеюсь, ты права, как всегда, дорогая моя. А день-то какой чудесный! – Луи откинулся на спинку кресла и поглаживает кошку. Перед прогулкой мы перекусили сыром с персиками в прохладе комнат, выложенных мрамором, а потом предались тихим радостям ласкового теплого дня. Охота на сегодня не планировалась. Несколько собак заболели бешенством, и Луи придется удовольствоваться стрельбой по куропаткам. Попозже – сейчас его егеря готовят мушкеты, а мы пока имеем возможность насладиться миром и тишиной в этом саду.

Я очень дорожу такими часами, позволяющими отвлечься от печальной реальности окружающего мира. Война против Англии и Пруссии продолжается. Наши первые победы затмились серией поражений, и это угрожает тем, что год 1759 может стать одним из худших в памяти французов. Мы сражаемся в наших североамериканских колониях, в Азии, в Африке и, разумеется, поближе к нам самим – в Европе. И повсюду терпим катастрофические поражения.

Я продала правительству некоторые из своих домов – в том числе и любимый мой Бельвю – и присоединилась к тем многочисленным гражданам, которые жертвуют серебро и золото на усиление армии и флота.

В прошлом году Стенвиль (он был тогда удостоен более высокого титула и стал именоваться герцогом де Шуазелем) сменил Берни на посту министра иностранных дел. Сразу же вслед за отставкой Аржансона я отозвала Берни с поста посланника в Венеции и назначила его на освободившееся место, но очень быстро увидела, что его таланты не относятся к области политики. После этого он получил утешительный приз – стал кардиналом.

Когда правительство возглавил Стенвиль-Шуазель, я твердо уверилась в том, что мы сумеем повернуть ход войны в свою пользу. Он отличный министр, очень умный и хитрый. Есть у него и враги: он полон решимости реформировать церковь и прозорливо ищет пути к компромиссу с Парижским парламентом. Те дни, когда парламент безоговорочно повиновался своему королю, ушли в прошлое, и их не воротишь. Я все больше и больше привыкаю полагаться на Шуазеля и чувствую, как груз забот обо всем королевстве уже не так сильно давит на мои плечи.