Фаворитки. Соперницы из Версаля

– О дорогая, все, что пожелаете, – глухо произносит он. – Я стал совершенно другим человеком с тех пор, как в моей жизни появились вы. Все печали этого года… вы смыли их, как прачка.

Его рука сейчас скользит вдоль юбки и единственной нижней юбки и решительно задирает ее вверх.

– О, сир! Она должна уехать, – шепчу я, потом его пальцы достигают своей цели, и я бессознательно раздвигаю ноги и под давлением чуть перемещаюсь в сторону. О! – Мне не знать покоя, пока она здесь. Я… я должна быть с вами… О боже!

– Конечно, дорогая, конечно. Все, что пожелаете. Как чудесно!

– Мы должны по-настоящему быть вместе. – Я уклоняюсь от пальца короля и соскальзываю на пол. Сажусь перед ним на колени, поворачиваю корсет, чтобы он мог начать меня раздевать, моя рука тянется к его плоти, которая теперь высвободилась из бриджей и нацелилась на меня, как маленькая пушка.

– Я так счастлива… мы будем вместе. Она уедет?

– Она уедет! – стонет он, хватаясь за мой корсет, и тычется в мою руку. Ворота отворились, и тысячи ангелов ознаменовали это событие своими трубами. – О боги! – восклицает он, сползая с дивана и зарываясь в мою обнаженную грудь, – куда делся мой корсет? И тут, прежде чем я успеваю заикнуться по поводу дальнейших требований, он искусно проскальзывает внутрь меня.

– Она уедет, и мы будем вместе, – произношу я в такт его движениям.

– Мы обязательно будем вместе, – повторяет он. Хотя его кожа немного суше, чем мне обычно нравится, да и его мужское достоинство произвело не слишком сильное впечатление, я с признательностью замечаю, что у него сильное тело, несомненно благодаря охоте, и острые колени человека, привыкшего к седлу.

– О! Как мягко, как мягко, подушечка, персик. А-а-а! – После удовлетворения своего желания, которое наступает довольно быстро, он сдержанно целует меня в губы, говорит, что должен идти, хотя я навсегда останусь в его сердце.

– Мы невероятно довольны, мадам, – говорит он, вставая и натягивая бриджи. – Но, несмотря на то, что мне нестерпимо больно оставлять вас, совет ждать не будет. И смотрите, я сам открою эту дверь, еще раз, а потом сам и закрою. Как волшебно я провел время.

Я лежу на ковре на спине и смотрю в потолок. Было не очень… как бы это сказать? Но дело не в этом, уговариваю я себя: он же король Франции. Сродни государственной измене сравнивать его с псарем или с рабом, но приходится признавать, что даже дворецкого хватило на дольше, да и орудие у него было… помощнее. А Бисси – с Бисси вообще никто не может сравниться.

Они ждут меня в коридоре, но никто не должен знать, что все заняло так мало времени. На полу, даже полностью не раздевшись… я стряхиваю с себя сожаление. Он уверял, что любит меня, обещал, что она уедет, и, в конце концов, он – король Франции. Нет, я не думаю, что он сказал, что любит меня, но он точно пообещал, что она уедет. А еще он сказал, что я очень красивая и мягкая.

Я сую палец внутрь вагины, нюхаю запах короля – да, и король, и псарь пахнут одинаково, – потом поправляю юбки и наспех укладываю волосы. Смотрю в зеркало, чтобы убедиться, что я выгляжу в меру растрепанной и удовлетворенной; беспорядок должен ознаменовать мой триумф. Я допиваю вино, потом осторожно выхожу в коридор.

– Готово! – восклицаю я, врываясь в покои Аржансона. – Он сказал, что любит меня; пообещал, что отошлет ее прочь!

Тетушка заключает меня в объятия. Аржансон хлопает. Я довольно падаю на диван.

– Когда? – допытывается Ришелье.

– Только что, сир, – отвечаю я, тяжело дыша. Мне бы хотелось переспать с Ришелье, несмотря на то, что он старый. Я понимаю, что все еще крайне возбуждена, – быть может, найду Бисси в его покоях? Я смотрю на стоящие на каминной полке часы: еще нет и трех.

– Нет… когда она уедет?

– Знаете, сир, мы детали не обсуждали… – не договариваю я, осознавая, что тяжело дышу. С Ришелье было бы очень приятно переспать. Как будто поняв, о чем я думаю, он смотрит на меня, а на губах его играет едва заметная усмешка.

– Что ж, – протягивает он, отворачиваясь к Аржансону и не обращая внимания на нас с тетей, – имеем то, что имеем. Дело сделано, теперь будем ждать плодов, если они вообще будут.

Глава сорок вторая

– Благоразумие, любовь моя, благоразумие. Такие вещи требуют времени, к ним нужно подходить с осторожностью, как… на войне. Нужно составить план, сравнить варианты, окончательно принять решение… это дело непростое.

Это объясняет мне, что у короля – или Людовика, как я его теперь называю, – мягкое сердце и им легко управлять. И, несмотря на все данные обещания, я продолжаю настаивать, а он продолжает избегать принятия решений.

Я нетерпеливо упрекаю:

– Людовик, но ведь вы же король. Требуется всего лишь одно письмо, а вы даже не садились его писать. Аржансон с радостью бы исполнил поручение. – Я сажусь на него сверху, наклоняюсь и заглушаю все его слова и протесты своей грудью (он говорит, что мои груди, словно ангельские пирожные, нежные и восхитительные). – Почему вы не пригласите его прямо сейчас? Не велите принести ему чистый лист? Все очень просто.