Читаем Фавориты Фортуны полностью

Многие в Риме хотели этой реставрации. Большинство – потому, что плебейский трибунат был почитаемым институтом, существовавшим в полной гармонии с mos maiorum. И совсем немногие – потому, что скучали по бурной политической жизни и гудению толпы на Нижнем Форуме, как было в прежние дни, когда какой-нибудь воинствующий демагог доводил плебс до кулаков и бывшие гладиаторы, нанятые в телохранители и охранники, разнимали дерущихся. Поэтому собрание Лоллия Паликана, широко разрекламированное как созванное обсудить восстановление прав плебейского трибуната, должно было привлечь толпы народа. А когда узнали, что скандальные кандидаты Помпей и Красс намерены выступать в поддержку Паликана, энтузиазм достиг высот, небывалых с тех пор, как Сулла превратил Плебейское собрание в довольно тихий мужской клуб.

Привыкший к играм, посещаемым далеко не так хорошо, цирк Фламиния вмещал едва пятьдесят тысяч зрителей. Но в день собрания, созванного Паликаном, все дешевые места были заполнены. Пришедшие – все, кроме тех, кому посчастливилось находиться в двухстах футах от выступавших, – примирились с тем, что не услышат ни слова. Большинство выстроившихся по берегу Тибра пришли только для того, чтобы потом сказать своим внукам: «Я был там в тот день, когда два кандидата в консулы являлись военными героями, обещавшими восстановить права плебейского трибуната». Потому что они это сделают! Они восстановят былое!

Паликан открыл собрание воодушевленной речью, имея целью обеспечить как можно больше голосов для Помпея и Красса на курульных выборах. Те, кто расположились близко, занимали достаточно высокое положение и имели большое влияние на выборщиков. Присутствовали все девять коллег Паликана, и все говорили в поддержку Помпея и Красса. Затем под громкие аплодисменты появился Красс. И говорил он тоже под аплодисменты. Это была серия интересных дивертисментов перед главным представлением. И вот – он, Помпей Великий! одетый в блестящие золотые доспехи, яркий как солнце, великолепный. Ему не требовалось быть хорошим оратором, толпе нужно только, чтобы он говорил, пусть даже он несет околесицу. Толпа накатила, чтобы поглазеть на Помпея Великого, и ушла домой, совершенно удовлетворенная.

Неудивительно тогда, что в результате курульных выборов, состоявшихся четвертого декабря, Помпей стал старшим консулом, а Красс – младшим. Рим будет иметь консула, который не был членом Сената. Рим предпочел его старшему по возрасту и вполне законопослушному коллеге.


* * *


– Итак, Рим заполучил первого консула, который никогда не был сенатором, – сказал Цезарь Крассу после выборов.

Он сидел с Крассом в лоджии виллы на Пинциевом холме, где однажды нумидийский царь Югурта замыслил заговор. Красс купил эту виллу, когда увидел длинный список блестящих иностранных имен. Все эти цари и политики арендовали ее в течение многих лет. Оба собеседника смотрели на общественных слуг, которые прибирали территорию.

– Только потому, что он хотел быть консулом, – сказал Красс, передразнивая капризный тон Помпея, каким тот говорил всякий раз, когда ему перечили. – Он большой мальчик!

– В некотором роде, да. – Цезарь повернул голову, посмотрел в лицо Красса, как всегда спокойное. – Это ты должен будешь заправлять всем. Он ведь ничего не умеет.

– Как будто я не знаю! Хотя он должен был уже кое-что усвоить из рукописного руководства Варрона по поведению сенатора и консула, – усмехнулся Красс. – Подумать только! Старший консул, которому приходится перелистывать руководство по поведению! Представляю, что сказал бы Катон Цензор.

– Он просил меня подготовить закон, согласно которому плебейскому трибунату будут возвращены все его полномочия. Он говорил тебе об этом?

– Когда он мне что-нибудь говорил?

– Я отказался.

– Почему?

– Во-первых, потому что он заранее решил, что будет старшим консулом.

– Он знал, что будет старшим консулом!

– И во-вторых, ты сам очень хорошо сможешь составить любой закон, который вы двое хотите провести, – ты же был городским претором!

Красс покачал своей огромной головой, взял Цезаря за руку.

– Сделай это, Цезарь. Он будет счастлив. Как у всех испорченных больших деток, у него есть способность использовать нужных людей, чтобы достигнуть цели. Если ты отказываешься, потому что не хочешь, чтобы тебя использовали, то я согласен. Но если бы ты принял вызов, считая, что это добавит тебе опыта в законодательстве, тогда сделай это. Никто не узнает – об этом он позаботится.

– Ты совершенно прав! – засмеялся Цезарь, потом стал серьезным. – Я хотел бы это сделать. У нас не было порядочного плебейского трибуна с тех пор, как я был мальчишкой. Последним был Сульпиций. И я предвижу время, когда все мы будем нуждаться в законах трибуната. Было очень интересно для патриция общаться с плебейскими трибунами так, как я общался с ними последнее время. У Паликана я нашел уже себе замену, кстати.

– Кто?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза