Фавориты императорского двора. От Василия Голицына до Матильды Кшесинской

Теперь всенижайше повергаю благосклонному усмотрению вашего королевского величества все это происшествие: оно для меня чувствительнее самой жизни. Высоко просвещенный ум вашего королевского величества столько же, как чрезвычайное великодушие и глубокая любовь к правде, коими восхищается и удивляется весь мир, позволяют мне надеяться не только на милостивое снисхождение к этому делу, но и на правосудие и возмездие со стороны вашего королевского величества.

Клянусь Богом, что все обстоятельства, изложенные мною, совершенно верны: все польские магнаты, бывшие на пиру, могут засвидетельствовать, что поведение и обращение мое были безукоризненны и что до их отъезда (за несколько минут до происшествия), несмотря на сильную попойку, я все время был трезв. Но положим даже (чего в действительности не было), что я был пьян и произвел какое-либо бесчинство, подвергать меня за это строгому аресту и бдительному надзору совершенно неуместно, и если бы я был частное приглашенное лицо, а не носил бы священного звания уполномоченного посла вашего королевского величества (то, что уважается даже самыми необразованными народами), то и тогда не следовало обращаться со мной так постыдно и беззаконно. Я не прошу о мести. Ваше королевское величество, как доблестный рыцарь, сами взвесите этот вопрос, но я слезно и всенижайше умоляю ваше королевское величество, как о великой милости, уволить меня, чем скорее, тем лучше, от должности при таком дворе, где участь почти всех иностранных министров одинаково неприятна и отвратительна. Если ваше королевское величество соблаговолите согласиться, можно благонадежно поручить ваши интересы моему секретарю, уроженцу Кенигсберга и верноподданному вашего королевского величества. Он смышлен в делах, обладает уже некоторою опытностью в переговорах, и ему известны все мною здесь добытые сведения.

Если я осмелюсь, со всею моей верноподданническою преданностью, ради которой я готов жертвовать всем на свете и даже моей жизнью, высказать мое ничтожное мнение, то я доложу, что нейтралитет, который ваше королевское величество соблюдали до сих пор, не может долее существовать, не повредив интересам вашего королевского величества; так как царь снова отступает от границ вашего королевского величества, то король шведский с родины двинется и заслонит вас. Кроме затаенной злобы, ваше королевское величество никакой выгоды от царя ждать не можете, и ваше королевское величество имели бы самый законный повод к нарушению нейтралитета как в оскорблении, мне нанесенном (что выражает полное презрение к вашему королевскому величеству), так и в том, что обещания вознаградить ваших ограбленных подданных не исполняются. Я даже убежден, что не подвергся бы вчерашнему со мной обращению царя, он мог еще прежде в Москве так поступить со мной, если бы он не таил против меня злобного негодования вследствие последней моей с ним беседы. Легко может быть, что случившееся со мной происшествие преднамеренно было отложено до отступления царя от границы. Как будет царь обращаться со мной впоследствии времени и будет ли он стараться загладить свою гнусную вину, не знаю, ибо первым моим движением по возвращении домой было составить всеподданнейшее обо всем донесение вашему королевскому величеству и безотлагательно переслать письма через курьера в Варшаву.

С болезненным нетерпением и с полнейшею покорностью буду ожидать всемилостивейшего высочайшего повеления. Препоручая себя благоволению и милости вашего королевского величества, пребываю со всеподданнейшей преданностью и непоколебимой верностью до конца жизни своей, вседержавнейшего, и проч. и проч. Георг Иоганн фон Кейзерлинг».