Фавориты – «темные лошадки» русской истории. От Малюты Скуратова до Лаврентия Берии

Одной из причин следует, видимо, считать то, что Александр I был дурно воспитан как русский царь. Нет, дело не в отсутствии вежливости. Наоборот, все современники признавали исключительную тактичность, вежливость и галантность российского императора по отношению к любому собеседнику, будь он даже рядовой дворянин (а с более низкими сословиями царь и не общался). Дело именно в том, что как русский государь с таким воспитанием Александр I не был на своем месте, да он и сам это чувствовал.

Началось с того, что его бабушка Екатерина II, боясь, как бы ее внук не вырос таким же грубым солдафоном, как отец, изъяла юного Александра из-под влияния Павла и отдала на воспитание специально выписанному из Швейцарии Фредерику Сезару Лагарпу. Он был по убеждениям республиканец. Его даже удалили от русского двора за симпатии событиям Великой Французской революции. Можно представить себе полное несоответствие понятий: республиканец воспитывал человека, которому суждено было стать неограниченным в своей власти монархом Европы!

А впрочем, лучше всего об Александре I и эволюции его нрава и характера рассказывал великий русский историк Василий Ключевский в тех отрывках, которые по цензурным соображениям не вошли в его опубликованный при Николае II «Курс русской истории». «Александр I. Это был характер не особенно сложный, но довольно извилистый. Мысли и чувства, составлявшие его содержание, не отличались ни глубиной, ни обилием, но под давлением людей и обстоятельств они так разнообразно изгибались и перетасовывались, что нельзя было догадаться, как этот человек поступит в каждом данном случае». При этом историк дает важное замечание о способности Александра обманывать и самого себя, убеждая в том, что и он не чужд новым мыслям умного собеседника и давно имел такие же. Все это ему было нужно для поддержания самоуважения. Ключевский замечает, что Александр воспринял либеральные идеи Лагарпа, однако не смог их «переварить», поскольку они были не в его природе. Окруженный образованнейшими людьми своего времени, деятельными реформаторами, Александр воспринимал их идеи как свои. И самого себя считал даже республиканцем, приверженцем конституционных ограничений монархии. Но он слишком сильно держался за самодержавие и не был готов отказаться от него даже частично.

После возвращения в Россию в 1915 году император переменился настолько, что окружающие решили, будто Александр Павлович в глубоком душевном кризисе. Однако Ключевский считает, что царь сбросил все маски и наконец-то стал самим собой. Он принял свою чужеродность стране. Но победителю Наполеона, освободителю Европы, больше не было нужды оглядываться на других, он мог полностью доверять себе.

Вот в этот второй период его правой рукой, незаменимым сотрудником и сделался один Аракчеев.

Если же кто-то считает, что характеристика, данная Александру I Ключевским, незаслуженно резка и необъективна, то вот суждение белоэмигрантского военного историка, до мозга костей монархиста Антона Керсновского: «Могучий и яркий патриотический подъем незабвенной эпохи Двенадцатого года был угашен императором Александром, ставшим проявлять какую-то странную неприязнь ко всему национальному, русскому».

Не нужно быть глубоким мыслителем, чтобы в этом антипатриотизме государя не увидеть истоки тайных обществ и мотивы, выведшие цвет гвардейского офицерства в роковой день 14 декабря 1825 года на Сенатскую площадь…

До Аракчеева у Александра I были другие фавориты. Четыре года вплоть до 1812 царь тесно сотрудничал с Михаилом Сперанским – сыном сельского священника, дослужившегося до чина действительного тайного советника. Сперанский провел ряд реформ государственного управления и уже разрабатывал план учреждения в России выборной Государственной Думы. На этом этапе его настигла разгромная критика Карамзина. Придворный историк настойчиво обращал внимание на то, что Сперанский в своих реформах следует примеру революционной Франции и планирует ограничить права монарха. Александр I, готовившийся тогда к войне с французским императором, был вынужден отправить Сперанского в ссылку. Может быть, он сделал это с радостью, потому что проекты Сперанского начинали внушать самодержцу беспокойство. Впоследствии он простил его и вновь начал выдвигать на губернаторские посты, но Сперанский уже больше никогда не занял своего прежнего положения при дворе.