Фаворские. Жизнь семьи университетского профессора. 1890-1953. Воспоминания

Таким образом, мальчики Андрюша и Коля выбывали из нашей школы, в которой оставались четыре девочки. Решено было, что в будущем учебном году мы будем заниматься по программе первого класса частной школы женской гимназии Эмилии Павловны Шаффе[148], где уже училась старшая сестра Тани Поленовой – Наташа. В первом классе там проходили два языка: французский и немецкий. Таня и Липа уже занимались немецким, каждая со своей учительницей. Чтобы я быстрее овладела этим языком, решено было взять немку в дом. По сделанному объявлению приходило несколько желающих поступить к нам. Выбор матери остановился на пожилой уже немке Эльвире Бирзак. Не знаю, чем она привлекла мать, мне она сразу не понравилась. Она поехала с нами на дачу в Безо, где мы жили два года тому назад. На этот раз мы поселились не у Швека, а на даче Вольмана, там мы прожили восемь лет подряд. На этой даче было четыре комнаты и две террасы: одна закрытая, другая открытая – для плохой и хорошей погоды, они служили столовыми. Закрытая была много меньше открытой, погода в Безо никогда не бывала жаркой: девятнадцать-двадцать градусов Реомюра[149] считалось чрезвычайной жарой, в таких случаях стол выносили под сосны и мы там обедали, это случалось не чаще двух-трех раз за лето, и то не каждый год, поэтому закрытой террасой пользовались чаще, особенно по вечерам. Перед этой террасой была небольшая, усыпанная гравием площадка, к концу лета она была густо усеяна окурками выкуренных Алексеем Евграфовичем папирос. Почему он использовал ее в качестве пепельницы, хотя таковые имелись в доме, и почему мать не протестовала против такого безобразия, не знаю, тем более что выбирать окурки из покрывавшего площадку крупного гравия было очень нелегко. По краям площадки были устроены две клумбы.

Алексей Евграфович очень любил цветы и каждый год привозил большую четырехугольную лучинную корзину с тщательно упакованной рассадой, которую он брал в университетском саду. Он сам высаживал рассаду на клумбы: я ему подавала из корзины требуемые сорта, осторожно разворачивая бумагу, в которую был упакован каждый ком земли вместе с цветком. Он сам подвязывал цветы, поливал и удобрял их конским навозом. Навоз он собирал на месте стоянок почтовых лошадей: он брал корзинку и совок и набирал полную корзину этого ценного удобрения. При поливке он разводил в лейке немного навоза и такой навозной водой поливал свои цветы. Немудрено, что цветы его росли прекрасно и считались самыми лучшими в Безо. При прощании с навещавшими нас знакомыми дамами он часто дарил им по маленькому букетику цветов. Идя на какой-нибудь детский праздник, я часто украшала себя цветами душистого горошка. Дальше за клумбами была тянувшаяся вдоль этой стороны зеленая лужайка, на которой росло несколько яблонь, на которых никогда не было яблок, и кусты красной смородины. За ней вдоль забора росло штук восемь больших рябин, а между ними и перед ними были сплошные заросли кустов жимолости, рябинника.

Открытая терраса была расположена с другой стороны дома, с этой стороны участок представлял собой нетронутый кусок соснового леса, гораздо большего размера, чем окультуренная часть участка. Кроме больших строевых сосен, там было множество сосен различного размера; среди сосен была достаточно большая и довольно ровная площадка, на которой мы играли в крокет, не смущаясь некоторым количеством корней, через которые приходилось перескакивать нашим шарам. Там была горушка, на которой росла в изобилии брусника, а в другом месте были заросли черники. В августе у нас на участке росли грибы: маслята, моховики, сыроежки. Словом, и дача, и участок были не в пример лучше, чем у Швека. А кроме того, для меня там было еще одно громадное преимущество: у хозяев были дети моего возраста. Хозяин наш, Яков Вольман, работал старшим приказчиком в лавке купца Лангсеппа. Он был уже немолодой человек, приветливый и ласковый, очень плохо говоривший по-русски. В лавке он всегда был одет в жилет и пиджак и рубашку с крахмальным воротником, но без галстука. Здесь нужно сказать, что земля, на которой было расположено Безо, и вся земля вокруг принадлежала не крестьянам, которые ее обрабатывали, а различным немецким или, как тогда говорили, остзейским[150] баронам. Многие из этих имений были майоратами, то есть переходили после смерти владельца к старшему в роде и не могли продаваться. Поэтому помещики, чтобы получить доход с земли, отдавали ее крестьянам в аренду. Так и все Безо было построено на арендованной земле. Владельцем этой земли был барон фон дер Пален, потомок того барона Палена[151], который был одним из убийц Павла I. Он жил в своем имении Пальме, верстах в двенадцати от Безо.