Фаворские. Жизнь семьи университетского профессора. 1890-1953. Воспоминания

Они уже умели писать печатным буквами. Письма детей прогревали утюгом и потом складывали в приемной комнате справочного. У меня еще и сейчас хранятся Танины письма, в одном из них она написала: «Милая Тикочка, Дед Мороз веселится с кроликом». У Вани дело обошлось без осложнений, а у Тани сделался нарыв в горле и такой сильный, что пришлось его разрезать ночью, где-то в уборной! Их еще задержали в больнице, потому что при анализе у них были обнаружены дифтерийные палочки. Из-за Ники Таню привезли сначала к нам. В городе их продержали недолго, а потом они поехали с Ириной на дачу, погулять и окрепнуть на свежем воздухе. Стояло чудное время (конец февраля — начало марта): голубое небо, яркое солнце, богатое ультрафиолетовыми лучами, сосульки, льющие прозрачные слезы, и мороз по утрам минус двадцать. Незадолго до их приезда у Милки родилась дочка — телка Ночка. Сторожка была уже готова, так что жили с полным комфортом.

Для Муррея был протянут толстый железный провод от угла дома до столба у колодца. Вдоль этого провода он мог бегать на цепи. Спал он в конуре, а днем любил лежать прямо на снегу: шерсть у него была такая длинная и густая, а на ногах были такие теплые штаны, что никакой холод ему был не страшен. Он был очень рад детям и весело носился от дома до колодца. Иногда Ирина брала его с собой на цепи, когда ходила гулять на залив. Муррей всем бросался в глаза своей красотой: ростом, расцветкой, густой шерстью, красивыми умными глазами. Вид у него был внушительный, встречные или боялись его, или смотрели на него с восхищением и спрашивали: «Какая это порода?». Характер при этом у него был добрый, он ни разу никого не укусил, хотя и лаял свирепо на чужих, входящих в калитку. С Софьей Христиановной они жили в большой дружбе. У Софьи Христиановны был еще молодой котик Барсик, серый с белой грудкой, совсем простой, но благодаря сытной пище шерсть у него хоть и короткая, была очень густая. Он пришел как-то к нам, да так и остался. Он не отставал от Софьи Христиановны, сопровождал ее при всех ее хождениях по участку: ходил за водой, разметал дорожки, относил Муррею еду. Он очень скоро понял, что Муррей может бегать только по цепи и дразнил его, ложась прямо перед ним, но на таком расстоянии, чтобы Муррей не мог достать до него. Муррей терпеть не мог кошек и выходил из себя, видя, как Барсик лежал перед ним и спокойно похлопывал хвостом по земле и поглядывал на него с довольным видом. К сожалению, Барсик недолго у нас жил, куда-то пропал, у него был очень симпатичный вид, и кот, может быть, кому-нибудь понравился и его увели, очень был приветливый и шел ко всем охотно.

Детям большую пользу принесло пребывание в Келломяках и они, окрепшие, уехали домой. Маша догнала все пропущенное и успешно перешла в пятый класс. Таким образом, все последствия скарлатины были благополучно ликвидированы, только у Тани очень часто стали повторяться ангины. Игорь от них избавился, так как вскоре после возвращения из Борового ему вырезал гланды известный в то время горловик Рутенбург.

Ремонт НИХИ наконец закончился, и кафедра строения органических соединений могла переехать в институт, на третий этаж, в бывшую лабораторию Алексея Евграфовича, и освободить помещение кафедры ВМС, с которой мы дружески расстались. С радостным сердцем устраивались мы нас своем любимом месте — в лаборатории Алексея Евграфовича. Когда мы вернулись из эвакуации, и я зашла в НИХИ, в нашу лабораторию, с выбитыми окнами, с трещиной в стене, где все было покрыто пылью, у меня сжалось сердце и я не смогла удержаться от слез. Теперь все было в порядке. Опять в большом зале, на прежнем месте, как при Алексее Евграфовиче, висела небольшая черная доска, опять там работали дипломанты и аспиранты. Сотрудники разместились по комнатам, я заняла кабинет Алексея Евграфовича, который был превращен в рабочую комнату, а в соседней комнате, где я работала до войны, устроились Ирина и А. И. Лебедева.

У большой мойки в конце зала, в черной комнате и в коридоре у больших шкафов с реактивами работал наш обслуживающий персонал: Ольга Семеновна Иванова (быв. Хлопенкова), наша Тоня и Капа, бывшая домработница Т. И. Темниковой. Веселая и живая Оля Хлопенкова превратилась в печальную, постоянно озабоченную, усталую женщину, потерявшую за время блокады и тяжелой физической работы свое здоровье. Незадолго до войны она вышла замуж, родила в 1941 году дочку, а в 1944 году — сына, вскоре после чего муж ее заболел и умер, оставив ее одну с двумя маленькими детьми. Еще до войны Алексей Евграфович устроил ее в должности старшего лаборанта, хотя у нее не было никакого образования. Она и теперь занимала эту должность и могла обеспечить себе и детям сносное существование. Тоне, молодой, здоровой, энергичной девушке, скучно было век свой работать в качестве домработницы. Она устроилась к нам на кафедру старшим препаратором и перешла жить к своей дальней родственнице, работавшей в Академии наук не то дворником, не то кем-то в этом роде и имевшей в здании Академии наук отдельную большую комнату.