Фаворские. Жизнь семьи университетского профессора. 1890-1953. Воспоминания

Иногда Андрей Викентьевич привозил мне подарки, которые присылала мне Ольга Владимировна, крестная. Иногда он передавал их через Андрея Евграфовича, который время от времени тоже приезжал в Петербург. Сама она тоже изредка навещала нас. Ее подарки бывали совсем другого рода: обычно она посылала материи мне на платья. В то время шелковые платья надевали только в театр или на большие вечера; детям вообще таких платьев не шили. У моей матери я не помню ни одного шелкового платья, у нее бывали только шелковые блузы, которые она носила по праздникам. Москва славилась своими хлопчатобумажными материями, и Ольга Владимировна присылала мне обыкновенно какие-нибудь нарядные красивые ткани для летних платьев, иногда вместо московских изделий она посылала заграничные ткани, чаще всего английские.

Довольно часто заходил к нам живший в Петербурге брат Ольги Владимировны, Леонид Владимирович Шервуд, никому еще не известный в то время скульптор. Жил он в то время очень бедно, как обычно жили в те времена начинающие художники; обыкновенно он приходил к обеду. Думаю, что отец оказывал ему и более существенную помощь. Один раз во время его посещения произошел такой инцидент. Леонид, будучи еще молодым, любил возиться с детьми. Он поймал меня, взял за руки, и мы стали с ним кружиться по комнате все быстрее и быстрее. Не знаю, как это случилось: хотел он меня бросить с размаху на диван или просто мои руки выскользнули у него из рук, — только я с размаху упала на пол и стукнулась головой так сильно, что потеряла сознание. Очнулась я на диване, все хлопотали около меня, по лицу у меня текла холодная вода, на голове лежала мокрая холодная тряпка. Леонид Владимирович был страшно смущен и расстроен. К счастью, падение мое не имело никаких последствий, только потом я долго не соглашалась, когда мне предлагали кружиться.

Как я уже писала, я не была рукодельницей, не любила ни шить, ни вышивать, и так за всю жизнь этому не научилась. Зато очень охотно я помогала матери в предпраздничной уборке. Каждый год к Рождеству и Пасхе производилась уборка квартиры, ее убирали еще раз в августе перед нашим возвращением с дачи, но этой уборки я не видела. Зимой же и весной я наблюдала весь процесс уборки: для этой цели приглашали поденщицу, которой помогала наша домработница. Все столы и шкафы в комнатах покрывали простынями, на половую щетку навязывали тряпку и обметали все потолки, потом мыли окна, двери, печки, полы. Полы мыли только крашеные, для уборки паркетных полов ходили полотеры, которые раз в месяц натирали полы с мастикой, а каждую неделю — без мастики. Медные ручки у дверей и печек и листы перед печками натирали до блеска, натирали также медную плевательницу — медный тазик с песком, который стоял в углу кабинета отца, хотя я никогда не замечала, чтобы отец или кто-либо туда плевал, но очевидно, тогда полагалось иметь в квартире такой предмет.

Перед тем как натирать полы перед праздником, мы с матерью занимались тем, что мыли цветы: на пол в столовой расстилали газеты, на табуретки ставили тазы с теплой водой, мы вооружались маленькими губками и тщательно протирали каждый листок каждого цветка. Кроме мытья цветов мы еще чистили серебро: зубным порошком мы протирали серебряные ризы у икон и серебряные столовые и чайные ложки.

Отец иногда брал меня с собой в лабораторию: дверь нашей кухни выходила на внутреннюю теплую лестницу, по ней мы проходили в препаровочную[123], затем в полутемную большую аудиторию, освещенную через большие окна светом дугового фонаря, горевшего во дворе и, наконец, попадали в лабораторию. Как только открывалась туда дверь, мне бросался в нос запах различных органических веществ, казавшийся мне необыкновенно приятным. В 1896 году Алексей Евграфович стал профессором кафедры аналитической и технической химии[124] и в 1896/97 учебном году читал уже соответствующий курс лекций[125].

Летом 1897 года по чьей-то рекомендации мы поехали в имение одной обедневшей помещицы в Орловскую губернию, которая брала нас на полный пансион. Жили мы на втором этаже большого помещичьего дома, питаться спускались на первый этаж, на большую террасу. Я провела это лето очень хорошо, у меня опять был очень хороший товарищ, внук нашей хозяйки Юшик (Юрий), очень милый пятилетний мальчик. С Юшиком мы жили душа в душу, он называл меня Танечкой и говорил мне «вы» и не соглашался говорить иначе. С утра мы убегали с ним в сад; кроме небольшого цветника перед домом, остальной сад был запущен, бродя с ним по тенистым аллеям, мы собирали с ним прямые палки, валявшиеся в траве. У меня был небольшой перочинный ножик, этим самым ножиком мы с Юшиком стругали наши палки, освобождая их от сучков. Это были наши лошадки, на которых мы потом целыми днями разъезжали. У каждой лошадки был свое имя, у каждого из нас была своя конюшня.