Но тело ее вновь льнуло к нему. Она вздрогнула, когда он проник в горячую напряженную плоть и медленно начал свою сладостную работу. Она растеклась по нему, обвила его, как плющ оплетает ствол дерева. Он чувствовал каждую клеточку ее тела, каждую дрожащую жилку, каждый вздох ее лона, все более наливающегося желанием. Она все сильнее стискивала его и колени ее, лежащие на бедрах вдруг резко сжимались, будто пришпоривая. Дыхание, с натугой вырывавшееся сквозь раскрытые губы, замерло и затем с неожиданной силой она откинула голову и застонала. Биение сердца отдавалось в ее лоне, оно пульсировало, и он почувствовал, что готов наполнить сестру своим семенем, отдать ей часть себя, обжечь ее глубины.
Они потом долго лежали обнявшись поверх мокрых простыней. Он слизывал пот у нее с груди. В окно было видно, как светлел горизонт. Над ним уже ярко светилась утренняя звезда.
Рано по утрам они ходили купаться. Иногда солнце еще не вставало, и только звезда приветствовала их. Над морем в этот час бывала легкая дымка, и он любовался ее белой спиной и нежной линией бедер, как они растворяются в утреннем тумане. Сергей чувствовал, как каждое купание, как омовение очищает его и дает ему новые силы. Он не уставал любоваться сестрой, ее стройности и молодости. Такой она была он и не помнил точно, когда. Но и на свое отражение в воде смотрел иногда с удивлением: куда подевался животик, сутулость, узловатость рук и ног?
Днем они редко выходили из дома. В это время здесь бывали люди. Они проводили его на кровати, играя в игры, какие были у них в детстве. Она садилась по турецки в изголовье кровати, обнаженная с прямой спиной. На коленях у нее лежала раскрытая книга. Он сидел напротив нее с веером в руке. Он обмахивал ее, себя, и они играли в слова. Проигравший исполнял желание. Часто их желания совпадали и тогда они соединялись здесь же на кровати, отбросив книгу и веер. Одежду они не надевали - она сидела нелепым мешком. Только раз или два он брал ее, чтобы сходить и купить пищу.
Она любила играть в прятки в темноте, заполночь, когда всходила ночная звезда. Зрение у Веры было кошачье, ей довольно было света узкого месяца, яркой звезды или даже Млечного пути. Ему было так трудно ее искать, но он, исцарапавшись о кустарники, все же каждый раз находил ее, чтобы припасть к ее губам, сгрести в охапку ее узкий стан и прижать к себе отзывающееся на ласку тело. Иногда они соединялись на ночном берегу или в саду, на веющем прохладой ветерке. Эти мгновения пролетали быстро, не оставляя после себя ничего, кроме легкой дрожи послевкусия.
Жарким полднем, врывающимся в окна ярким светом, или в знойном полумраке за притворенными ставнями она вдруг отбрасывала книгу и глаза ее раскрываются шире, смотрели на него неотступно. В них он угадывал ее желания. Она ложилась на спину, медленно вытягиваясь во всю длину. Откидывала голову и закрывала глаза. Он легко касался губами ее влажной груди, бережно целовал сосцы, пока они не твердели и не заострялись. Слизывал капли влаги с ее подрагивающего нежного живота, не тронутого загаром, целовал чуть выступающий круглый пупок. Рука его лежала на ее бедре и постепенно заходила выше, туда где начинались ее крепкие полушария. Они были упругими и так сладостно сжимались под пальцами. Она слегка сгибала ноги в коленях, и губы касались невесомой как пух кожи ее бедра, там где они касаются, когда она сидит, положив ногу на ногу. В такие моменты она начинала незаметно подергиваться от пробегающих по телу предчувствий. От запаха ее лона у него начинала кружиться голова. Она любила, когда он приблизив к нему лицо, жарко выдыхал на полураскрытые губы. У нее между ног становилось горячо-горячо. Розовые губки были совсем близко, он почти касался их носом. Она удалила почти все волосы, чтобы обнажить себя во всей незащищенности, во всей первозданной красоте. Рука ложилась на его затылок, тихо теребила пряди. Она глубоко дышала, когда он погружался в розовую раковину, старался выпить ее соки. Она знала, что он совершенно пьянеет от аромата ее свежего молодого лона, от вкуса ее женственности, что начинал медленно сочиться под его ласками. Его язык медленно скользил по упругим складкам плоти, пробовал бороться с выступающим бугорком ее наслаждения, пытался проникнуть в ее трепещущие уже ворота, но он был недостаточно длинен. А она хотела бы, чтобы он был таким длинным, чтобы ввинтиться в нее, в самые глубины, достать везде, вылизать своим упругим концом все ее стенки, не обойти вниманием ни одного потаенного уголка ее глубин. Но вот ее бугорок, все больше пламенея, рассылает сладкие волны по всему телу. И ей кажется, что язык удлинился и стал заполнять ее всю. Тогда душное и сладкое наползало на нее, и Вера стонала, стиснув его голову между бедер.