Иногда после утреннего купания, где она скакала на нем в воде, вернувшись в дом, они молча лежали рядом и смотрели, как медленно всходит солнце, и последним оно гасит утреннюю звезду. С озорной улыбкой она становилась на четвереньки и, прогибаясь, проводила грудью по его чреслам. Соски ее от этого заострялись и твердели, а член потихоньку наливался. Его рука тянулась к ее бедрам, но она не давалась. Сладостным маятником ходили ее груди перед глазами. Она смеялась, и рука ее легко касалась яичек, взвешивала их. Он предвкушал то, что должно было начаться, что было уже много раз и никогда не надоедало. Она скрывалась от него под темными кудрями, разбросанными у него по животу. Но он чувствовал ее поцелуи, затем язык перекатывал его яички и самый кончик медленно скользил снизу вверх, снизу вверх. Он уже налился силой, он был готов уже к схватке. И вот, наконец, оно. Первое касание ее легких, невесомых губ, вытянутых вперед. Лежа с закрытыми глазами, он весь там, на кончике своего тела. Первый нежный поцелуй ее губ, он только угадывал его его. Еще один. Но вот губы резко сжимались вокруг него плотным кольцом, даже он чувствовал, как один из зубов чиркал по его нежной плоти. Но вот опять наступала мягкость и вступал нежный язычок, обволакивая, играя с его трепещущим естеством. И вновь губы. Ее пальцы лежали у него на бедрах и все сильнее начали впиваться в них, когда она водила кольцом сжатых губ вниз и вверх по его стволу. Сначала неглубоко, но, постепенно опускаясь все ниже, ниже, пока он не почувствовал, как упирается временами в ее небо. В такие моменты он открывал глаза и смотрел, как из-под ее волос иногда показывается кусочек лица с вытянутыми губами с зажатым в них мокрым стволом. Ему даже казалось, что он видит ее раздувающиеся ноздри. Тело его начинало непроизвольно подергиваться, и он всегда сдерживал свои бедра от встречного движения к ее лицу. Ее движения становились все более резкими, сильными, настойчивыми. И наступал момент, когда темнело в глазах и с рычанием и судорогой он заполнял ее рот семенем. Она говорила, что слаще для нее напитка нет. Потом он долго целовал ее в мокрое распаренное лицо, в уставшие воспаленные губы, приникал к жаркому рту, пахнущему его семенем, и когда их языки сплетались, пил остатки своей влаги из ее уст.
Он брал ее сзади, как это делают животные, и она веселилась:
- Ты видел, как сучку кобель лижет, перед тем как залезть на нее? Так и ты давай так!
- А ты видела, как сучка потом себя вылизывает? Может, попробуешь?
Они по-прежнему играли в слова и, раз выиграв, он сказал:
- Хочу тебя взять в попу!
- Ой, ты что,- огорчилась она,- это же больно!
- А если нет? Ты же не пробовала.
- И не хочу. Я боюсь.
- Мы не сразу, постепенно
- Что это значит?
- Ты на морковку согласна? Я все же выиграл у тебя.
- Ну, только если очень тоненькая...
Она села к нему лицом на колени и он вошел в нее. А потом дал в руку морковку
- Попробуй сама
Вера изогнулась и попыталась затолкнуть в себя морковку.
- Нет, лучше ты сам попробуй. Только очень осторожно.
У него это получилось лучше. Его рука лежала на ее, когда они вместе пробовали ее ввести. Вера всхлипнула. Он начал двигаться в ней, и сразу почувствовал, как она расслабилась. Потом когда все закончилось, она откинулась от него с морковкой, все еще торчащей из нее.
- Ну что, больно было?
- Нет, не больно. Но как-то не очень. Она же все-таки твердая. И холодная.
- Ну я же не холодный?
- Ты не холодный,- задумчиво повторила она. - Но у тебя же не морковка.
Они все же попробовали один раз. Но ей было больно, так что она почти расплакалась. Ему тоже было больно. Так что идею оставили.
Один раз она решила нацепить свое платье, в котором пришла сюда. Это было мое любимое - лучше всех на мне сидело,- утверждала она. Оно с тех пор и валялось в углу, еще испачканное и с порванным рукавом. Сейчас она с изумлением смотрела на этот грязный балахон, который больше напоминал халат, да к тому же еще и слишком короткий.
- Что это? - спросила она,- а что сделалось с моим платьем?
Ему нечего было ответить. Но когда ему тоже пришлось надеть свое платье, чтобы выйти за едой, он тоже увидел обвисающие штанины вместо брюк. Он просверлил новую дырочку в ремне и застегнув его понял, что выглядит как пугало.
- Знаешь, Вера,- сказал он задумчиво,- наверное мне нужно сходить за другим платьем.
Ранней ночью, при молодом месяце, они опять входили в волны, держась за руки. Он смотрел на ее тонкое запястье в своей ладони, на худые плечи с выступающими ключицами, на маленькие грудки, торчащие в стороны и не вполне узнавал ее. Черты лица, такого знакомого, начали заостряться, походка, такая плавная и уверенная стала чуть неуклюжей, будто семенящей. Вся фигура приобрела какую-то угловатость.